Сергей Волков - Чингисхан 3. Солдат неудачи
Это похоже на тараканьи бега в фильме «Бег». Меня гонят по трассе и никакой возможности свернуть нет. Можно, правда, остановиться или двинуть обратно, но в моем случае это означает смерть. Я в волю сложившихся обстоятельств обязан действовать быстро. Иначе — все.
Переписываю номер, отправляюсь искать телефонную будку. Ближайшая оказывается возле дома номер восемь по Профессорскому переулку. Будка старая, заслуженная. Стекла, конечно же, выбиты, краска облупилась, двери нет. Но телефон работает.
На счастье, в кармане джинсов завалялась пара жетонов, купленных еще во время житья у дяди Гоши. Вставляю негнущимися пальцами один из них в прорезь, набираю номер и прижимаю ледяную трубку к уху.
Гудки, шорохи. Наконец я слышу голос. Он мало напоминает человеческий — скорее, это рычание старого цепного пса.
— Алло! Я слушаю! — хрипит пес.
Непроизвольно улыбаюсь и хмурюсь одновременно.
Маратыч. Я нашел. Но что будет дальше?
— Проходи, проходи, — грохочет старый тренер, увлекая меня за собой по темным и тесным коридорам. Он подволакивает ногу, горбится и в полумраке напоминает Квазимодо из «Собора Парижской Богоматери».
«Странно, раньше с ногой у Маратыча все было в порядке», — удивляюсь я — и тут же получаю ответ:
— Видишь, какой стал? Не усидел я, Артем, в теплой конуре. Когда все началось, полез в самую кашу. Бендеры защищал, потом с казаками в Абхазии… Ну, и в прошлом году в Москве.
— А что там было? — удивляюсь я.
— Дураков переписывали! — рявкает Маратыч. — Ворье власть делило, а такие, как я, в расход пошли. Инерция, мать ее. Два осколка. Сухожилие перебило. Хромаю теперь, как Тамерлан. Ну, вот и моя берлога. Заходи, располагайся. Дай-ка я хоть на тебя погляжу, столько лет-то прошло…
Пока Маратыч разглядывает меня, я осматриваю его «берлогу». Это небольшая комнатка в подвальном помещении. Вдоль крашеных стен тянутся трубы, под бетонным потолком висит жестяной фонарь с тусклой лампочкой. Пахнет табаком, сыростью, землей — и оружейной смазкой. Знакомый такой запах. Практически родной.
Стол, стулья, пара шкафов, ящики в углу, диван, аккуратно застеленный армейским одеялом, деревянная перегородка, на ней — плакат: крепкий коротко стриженый парень в камуфляже на фоне гор, поверху надпись: «Soldier of fortune». Судя по гладкости загара на крутых скулах и аккуратности прически, реальных гор парень с плаката и не нюхал.
Замечаю на столе, рядом с телефоном, журнал с таким же названием. На обложке совсем другой персонаж. Вот это реальный солдат, но вряд ли удачи — слишком потухшие у него глаза. Беру в руки, читаю анонс номера: «Что мы делали в Кабуле?», «Третья мировая партизанская война», «Австралийские снайперы стреляют лихо» и так далее…
— Тебя заморозили что ли? — прерывает мое знакомство с журналом рык Маратыча. — Как мистера Мак-Кинли, а?
— В смысле?
— В прямом.
Он насторожено смотрит на меня. Изуродованная шрамами физиономия Маратыча багровеет.
— Как фамилия человека, занявшего первое место на республиканских соревнованиях в семьдесят восьмом? Что стояло в шкафчике в моем кабинете, слева от входа? Как звали кубинца, выдающегося стрелка, о котором я вам рассказывал? Отвечать быстро!
Я невольно подбираюсь, наклоняю голову и чеканю:
— Кубинца звали команданте Вифредо Арче. В шкафчике стояла бутылочка со спиртом для протирки оптики зрительных труб. А на республиканке в семьдесят восьмом победил… я!
Перевожу дух и добавляю:
— Кстати, когда вы однажды обнаружили, что спирт разбавлен, это мы с Витьком отливали. Попробовать хотелось, что это такое — чистый спирт.
Кожа на черепе Маратыча дергается, верхняя губа ползет вверх, обнажая зубы — мой тренер улыбается.
— А я уж подумал — подмененыш какой-то. Ты ведь когда пропал-то? Лет пятнадцать прошло?
— Четырнадцать с гаком.
— Во-от! И выглядеть тебе положено как мужику в тридцать три. А ты… Не обижайся, но пацан пацаном.
— Да я знаю, — машу рукой, плюхаюсь на диван, кидаю в угол сумку. Беззастенчиво вру: — Это у нас наследственное, дед до старости в «молодых человеках» ходил.
Врать мне сегодня придется много. Надо привыкать.
Маратыч открывает шкаф, чем-то позвякивает, через плечо бросая отрывистые фразы:
— Рад, Артем, очень рад, что ты вернулся! Времена-то вишь какие… Ребят наших как разбросало… Насыров в том же Афгане погиб, в восемьдесят седьмом. Славка Орлов на машине разбился три года назад. Рожков в Москве, бизнесует. Хакимов в Германию уехал. Бикмуллин в Лондоне. Петровский, как ты в армию ушел, результаты стал показывать, вверх двинул. До сих пор стреляет, дважды чемпион Союза. Галимов… Витек наш…
— Я знаю, — прерываю я Маратыча. — Виделись уже.
— Ясно, — он поворачивается, ставит на стол два стакана, бутылку водки, выкладывает колбасу, хлеб, банку огурцов. — Ну, а ты? Расскажешь?
— Конечно, — пересаживаюсь с дивана на стул. — Иначе не пришел бы.
После вчерашнего загула мне необходимо выпить. Водка манит меня, как живая вода — Ивана-царевича. Подвальный офис Маратыча неожиданно кажется уютным, домашним.
Разлив водку, старый тренер поднимает стакан:
— За встречу.
Чокаемся. Ну, понеслось…
Рассказ мой вместе со всеми отступлениями и паузами, во время которых мы выпиваем и закусываем, занимает почти час. Маратыч крутит бугристой головой, шумно сопит, крякает, но не перебивает. Историю встречи с Витьком и все последующие события я излагаю без утайки — в сущности, терять мне нечего.
— Ясно, — выдает свое любимое словечко Маратыч и тянется за сигаретами.
Я тоже закуриваю. Так, пуская к потолку дым, мы и сидим, не глядя друг на друга.
— Ладно, — он решительно тушит окурок в литой чугунной пепельнице. — Про тот бой, когда вашу точку разгромили, я и без тебя знал. Про вертолет — тоже. А куда ты после медпункта делся и где шатался столько лет — это тебе виднее…
— Руслан Маратович…
— Цыц! — рявкает тренер. — Скажи только одно: с Витьком все правда?
— Зуб даю!
— Зуб он дает… — похоже, Маратыч всерьез обиделся. Он-то, тертый калач, сразу раскусил, что я лью пули про Пакистан, Индию и прочее. — Явился — не запылился… Киллер, мать твою!
— Но я же не…
— «Я же, я же», — передразнивает он меня и неожиданно успокаивается. — А и ладно, Артем. В конце концов, ты взрослый мужик. Что посчитал нужным — рассказал. Потешил старика. Самое главное — живой ты. С руками, с ногами. Боевой опыт имеешь. Это хорошо.
Я вздрагиваю. Присловье «это хорошо» часто произносит в моих видениях Чингисхан. Как правило, на деле для всех вокруг ничего хорошего после этого не случается.
