Сергей Волков - Чингисхан 3. Солдат неудачи
Едва он успел закончить фразу, как окованные в медь ворота города распахнулись. Около тысячи вооруженных всадников в мгновение ока выехали оттуда и, настегивая коней, помчались вдоль стен к насыпи. Они легко смяли небольшой отряд монгольских надсмотрщиков и принялись с ожесточением рубить согнанных для работ крестьян.
Мухали охнул и, переваливаясь на ходу, побежал вызывать подмогу. Чингисхан от удивления ухватил себя за бороду, да так и застыл, наблюдая. Его слова, сказанные не иначе как по велению Вечного Синего неба, подтвердились.
Тангуты-воины, облаченные в железные и медные панцири, рубили тангутов-крестьян мечами и топорами, насаживали несчастных на копья, в упор расстреливали из луков. Крики избиваемых, стоны раненых и умирающих слились в жуткую песнь смерти.
Крестьяне начали разбегаться, бросая мотыги и корзины. Лишь немногие попытались сопротивляться, защищая свою жизнь. Их утыканные стрелами трупы валились на залитую кровью землю, а всадники уже мчались дальше, догоняя беглецов.
Когда по приказу Мухали тумен Субудея-багатура примчался к стенам Уйрака, все было кончено. Тангуты скрылись в крепости и ворота захлопнулись. Несколько сотен трупов, над которыми уже начали кружить коршуны да растоптанные копытами коней корзины — вот все, что осталось монголам.
И тогда Чингисхан, сжав под плащом фигурку волка, зарычал от злости:
— Срыть! Срыть этот город до основания! Стереть в пыль, в прах, в песок! Не щадить никого! Такие люди, что убивают себе подобных, не должны осквернять лик земной. Пусть Вечное Синее небо забудет о них. Вперед! Ху-рра!
Монголы подхватили клич своего владыки и со всех сторон ринулись к стенам города. Погоняя коней, они торопились первыми добраться до них, чтобы мечами, топорами, палицами, копьями, ножами бить в окаменевшую под жарким тангутским солнцем глину.
С башен и стен Уйрака начали стрелять и бросать глиняные шары. Нукеры Чингисхана ответили ливнем стрел, утыкавших деревянные щиты на башнях так, что издали казалось, будто на них выросла густая шерсть.
Стук металла о камень разносился далеко окрест. Под остриями мечей и топоров глина не выдержала, начала крошиться. Ничем не удерживаемые камни падали под ноги монголов, исступленно продолжавших свою работу. Огромное войско буквально размалывало стены, вгрызаясь в них, как муравьи вгрызаются в трухлявое дерево.
Подточенные снизу, продолбленные, стены рухнули, осели грудами обломков. Сквозь поднявшиеся облака пыли монголы устремились на улочки Уйрака, где их ждали напуганные, но все еще готовые драться тангуты.
— Огня! — заревел Чингисхан, с холма наблюдавший за штурмом. — Сожгите все! Во имя Тенгри милостивого — пусть здесь будет пепел!
Вскоре в гуще воинов запылали факелы. Бросаясь вдесятером на одного тангута, монголы очень быстро изрубили защитников города. Те почти не сопротивлялись, обессиленные страхом перед неведомым и беспощадным врагом.
Поджигая строения, воины Чингисхана двигались от дома к дому, убивая все живое — и женщин, и стариков, и детей, и собак, и домашний скот. Яростное пламя, раздуваемое ветром, пожирало жилища тангутов, а вместе с ними и мертвые тела.
К полудню все было кончено. Город Уйрак перестал существовать. На том месте, где еще утром высились башни и торчали изящные шатры пагод, чадило множеством дымов гигантское кострище.
— Воля Вечного Синего неба свершилась! — Чингисхан принял из рук слуги чашу с кумысом, обмакнул туда кончики пальцев и брызнул в небо. — Джелме, Субудей! Соберите воинов, посчитайте потери и готовьтесь к выступлению.
— Повелитель, — рассудительный Мухали подъехал к Чингисхану, кивнул на тлеющие руины. — Уйрак был очень маленьким городом.
— И что с того? — набычился сын Есугея.
— На нашем пути будут встречаться города намного больше. Как мы сумеем овладеть ими?
— На все воля Вечного Синего неба, — проворчал Чингисхан. — Что ты предлагаешь?
— Слышал я от купцов, что в иных землях имеются искусные мастера, которые делают удивительные станки, способные метать громадные камни и бревна. Ими ломают стены крепостей, разрушают башни, прошибают ворота…
Чингисхан нахмурился.
— Ты думаешь, что мои непобедимые воины без этих станков не сумеют одолеть врага, засевшего за стенами?
— Не желаю вызвать гнев повелителя… Не сумеют, господин! — твердо ответил Мухали.
Посопев, Чингисхан прищелкнул пальцами.
— Хорошо. Приказываю везде, где только возможно, изыскивать таких мастеров, а так же умелых кузнецов и оружейников, сохранять им жизнь и пусть они служат нашему справедливому делу! Да будет так!
Развернув коня, Чингисхан поскакал к своей походной юрте.
Он не успел закончить трапезу, как Боорчу, доспехи которого покрывали грязь и кровь, вошел в юрту, скинул шлем и упал на одно колено, приветствуя Чингисхана.
— Ты задержался, — заметил сын Есугея.
— Было одно дельце, — измазанное копотью лицо первого нукера озарилось белозубой улыбкой. Он достал из-за пазухи и бросил под ноги Чингисхану, на узорчатый персидский ковер, какой-то небольшой предмет, завернутый в пропитанный кровью шелковый платок.
— Что это?
— Язык того нечестивца, что так дерзко говорил со мной и оскорбил тебя. Сам он еще жив. Я не решился окончить его судьбу, не узнав твоей воли.
Чингисхан досадливо дернул плечом.
— Моя воля для дерзких всегда одна!
И он чиркнул большим пальцем по горлу. Боорчу поклонился и вышел.
— Харуул[11]! — крикнул Чингисхан и, когда в юрте появился невозмутимый турхауд, носком мягкого сапога брезгливо отпихнул кровавый сверток. — Отдай это собакам!
Прихожу в себя от того, что мне очень плохо. Голова раскалывается, во рту тошнотворный сладковатый привкус. С трудом разлепляю веки. Перед глазами все плывет.
Где я? Вижу столик, на нем стаканы в железнодорожных подстаканниках, которые ни с чем не спутать. Звякают ложечки. Мутное окно, за ним проносятся заснеженные деревья. Значит, поезд. Я все-таки сумел сесть и уехать из Москвы. Пытаюсь поднять руку — вспышка боли. Господи, что за дрянь я пил? Как там сказал мужик? Паленка? События вчерашнего вечера всплывают в памяти чередой ярких, но до тошноты отвратительных картинок, похожих на творения Босха.
Запивая водку пивом вместе с вислоусым и Миколой, я очень быстро дошел до той кондиции, когда все мужчины становятся братьями, а женщины — отнюдь не сестрами. Помню, как угощал водкой каких-то дембелей. Помню, пошел в туалет и увидел бледных парней с закрытыми глазами, сидящих на корточках у стены. Рядом с ними валялись шприцы, и я решил, что им плохо. Пытался помочь. Бил по щекам, тормошил. Хорошо, Микола встревожился, что меня долго нет, и пошел на поиски. Он и объяснил, что этим ребятам не плохо, а хорошо.
