Владимир Савченко - Должность во Вселенной
Он распрямился, вытянул положенные на спинку стула руки, окинул взглядом экранную стену. Вот о чем вопрос стоит сейчас: образ башни, внедряющегося в НПВ выроста из обычного мира с обычными людьми. Он такой, да не такой, как на экранах. «Краса и гордость» координатора Шурик Иерихонский, который этой ночью проштрафился, вычертил рассчитанную им модель башни в эквивалентных сечениях — имея в виду, что при нормальной загрузке один квадратный метр рабочей площади на уровне «10» равен десяти обычным и чем выше, тем и больше. «Эквивалентная башня» в противоположность реальной расширялась с высотой наподобие граммофонной трубы; диаграмму так и назвали — «Иерихонская труба». Что более реально — она или видимое глазами?
…А «эффект исчезновения»? Первыми его открыли зеваки. Их немало прибредало к зоне, особенно в погожие дни; в выходные так и целыми семьями, с биноклями и подзорными трубами, с фотоаппаратами; некоторые волокли портативные телескопы. «РК-шни-ки» и кадровики протестовали, требовали от Пеца принятия мер… А каких? Шар не спрячешь. Выставили милиционера, который время от времени у кого-либо зазевавшегося засвечивал пленку, составлял протокол; любопытствующей массе это было как слону дробина.
Налюбовавшись картинами искажений в Шаре, быстрых удалений и взлетов вертолетов, свечении еле теплого, отвердевающего бетона, радиаторов машин, нацокавшись языками, накачавшись головами, местные жители, естественно, начинали искать в бинокли и телеобъективы знакомых. И оказалось, что узнать работающих в доступных для наблюдения местах средних и высоких уровней невозможно. Мертвые предметы, хоть и искаженные по виду и расцветке, пожалуйста, а живые люди все расплывчаты и как бы сходят на нет.
И это тоже была реальность НПВ. Ее Валерьян Вениаминович видел сейчас на экранах, поднимая глаза к верхним рядам их: мультипликационная быстрота движений работающих, особенно строителей, монтажников, отделочников, нарастала от этажа к этажу. Вот на тридцатом уровне во 2-м слое упрощенные фигурки быстро-быстро накидывают лопаточками раствор в прямоугольничек-ящик, подхватывают, переносят, забавно семеня ножками, выливают на разлинованный прутьями арматуры, засыпанный щебенкой пол, быстро-быстро разравнивают, притирают… в глазах рябит. Пальцы на руках неразличимы, как бы отсутствуют, лица — пятна с дырочками глаз, рта и ноздрей. 36-й уровень, монтажная площадка на экране справа: здесь уже расплывчаты движения рук работающего, не понять, что он делает ими, все накладывается на экран пятнами послесвечения — рук у монтажника больше, чем у индийского божка. Фигурка отступила, видно перекрестие двутавровых балок с болтами; гайки навинчиваются на болты мгновенно и будто сами по себе.
46-й уровень второго слоя. Телекамера показала рваный край бетонной стены, из которого выступала решетка арматуры. Стена и прутья вдруг закрылись дощатыми щитами, опалубкой для заливки бетона. Как бы сами заслонили ее щиты — люди там перемещались столь быстро, что чувствительные ячейки телеэкрана и человеческого глаза не успевали реагировать. Эффект исчезновения!.. Вот на экране рядом в пустом вроде бы помещении часть пола темно-серая, другая светлая, оборвана ломаными зазубринами. Светлая часть наступает на темную, будто съедает ее треугольными зубьями… и за считанные секунды съела всю. Пец нашел на пульте нужную кнопку, включил каскад инвертирования — увидел: два продолговатых пульсирующих комка настилают паркет.
Никакой мистики, быстродействие телесистем пасует перед ускорением времени. И голос человека, крикнувшего (или позвонившего по телефону, все равно) оттуда, не услышишь без инверторов: он весь смещается в ультразвук. И цвета, окраска, оттенки в НПВ не характеризуют предмет, обращать на них внимание — только расстраиваться… «Отметая шелуху подробностей, мы выделяем суть, — думал Валерьян Вениаминович. — Какую же суть предлагаешь ты нам понять, коварный Шар, отметая такие подробности?»
Ему вспомнилось, как неделю назад в башню заявились, заказав пропуска, руководители краевых творческих организаций — писательской, композиторов (Пец, поклонник серьезной музыки, и не знал, что они в Катагани наличествуют во множественном числе), художников и актеров. С целью арендовать этажик повыше для объединенного Дома творчества. На предмет ускоренного создания выдающихся актуальных произведений: романов, повестей, симфоний, ораторий, картин, спектаклей, теле-шоу и тэдэ. Поскольку в обычных условиях они не успевают откликнуться на очередные социальные установки крупным жанром. А времена пошли обязательные: столетия, пятидесятилетия., тричетвертивечия, исторические решения минувшего съезда и еще более исторические надвигающегося. На все это литература-живопись-музыка-театр не может не… На все надо…
Пец был польщен визитом, интересом к НПВ, пленен идеей — но рискнул все-таки высказать свой, ужасно старомодный взгляд, что непреходящая сила истинного искусства не в отражении злобы дня, для этого хватит газет, а в том, что оно проникает в глубины душ, в «тайны создания», как писал Гоголь, и что-де поэтому оно, настоящее, всегда злободневно и нужно. И — почувствовал, что его не понимают. То есть, может, и понимают, но смотрят, как на придурка. Какие еще «тайны»!.. Валерьян Вениаминович, стремясь нащупать общий интерес, заговорил о том, что неоднородное пространство-время очень своеобразная и мало изученная среда обитания, что многие загадки его наверняка окажутся более подвластными исследованию методами искусства, чем рационалистическому подходу ученых, — так не…
— Не, — снисходительно оборвал его Ал-др Брудной, местный писательский лидер и лауреат, — это ж совсем не то, на что нас нацеливают! Очерки о вашем героическом труде — это дадим.
Словом, Пец быстро осознал, какая лавина халтуры может хлынуть на головы беззащитного населения из «дома творчества» в Шаре, — и отказал наотрез. Уж бог с ними, с очерками! Сановные служители муз удалились, громко сетуя и обещая дело так не оставить. Действительно, из крайкома потом последовал неприятный звонок.
«Но все же, все же, все же, — думал сейчас Валерьян Вениаминович, — я правильно тогда об этом заговорил, хотя и не слишком внятно. Да и не с „начальниками литературы и искусств“ о таком надо: они люди конченые, для них космос и кукуруза, наше НПВ и Чернобыльская катастрофа — одна и та же тема под названием „как ловчее преуспеть“. Но все-таки: вот человек, его дело, его труд — самое, действительно, важное, меняющее мир… и нету в НПВ поз, кои могли бы запечатлеть скульпторы, выразительных движений для описаний словами, игры красок, линий, света — для художников. Нету! Мура это все, оказывается, здесь — то есть и вообще (поскольку НПВ — общий случай реальности) мура, которой мы в однородном мире ошибочно придаем значение. Внешность, показуха… Но что-то должно выделиться главное… что? К примеру: как выглядел бы на экране я, сидящий вот так на стуле где-то на сотом уровне? Да, пожалуй, так же, со всеми малоподвижными подробностями. То есть НПВ прежде всего делает неразличимым физический труд. Тот, что во поте лица. А умственный — не столь. И „Мыслитель“ Родена сидит, а не вздымает молот. Так что: выделяется примат мысли, замысла?…»
