Пол Гэллико - Томасина
— Где вас носило? — резко спросил Стрэтси.
— За помощью ездил, — отвечал отец. Энгус Педди понял и спросил:
— Нашел ты ее?
— Нет, — сказал Макдьюи, подошел к постели, взял дочку на руки и почувствовал, что она почти ничего не весит. Прижимая ее к груди, он взглянул на друзей с прежней воинственностью и крикнул: — Не дам ей умереть!
— Эндрью, — почти сердито окликнул доктор Стрэтси, — вы молились?
— Да, — отвечал Макдьюи.
Педди облегченно вздохнул. Друг поглядел ему в глаза и прибавил:
— Я взяток не предлагал.
Доктор ушел. Он уже не сердился и сказал на прощанье:
— Если вам покажется, что я нужен… зовите меня в любое время.
Макдьюи сам удивился, что ему хочется утешить и ободрить старого врача. Он не знал за собой такой сострадательности. Еще он был благодарен, что Стрэтси не говорил ему прямо жестоких, отнимающих надежду слов. Проводив его, Макдьюи вернулся в комнату.
— Еще не сейчас, — сказал он миссис Маккензи. — Я вас позову.
Они с Вилли ушли. Энгус Педди замешкался, и Эндрью попросил его остаться.
— Ты ходил к ней? — спросил священник.
— Да, — отвечал ветеринар. — Я звонил, она не вышла. Она не придет. Все кончено.
Педди решительно покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Нет. Еще не все. Ты сказал, что ты молился, Эндрью?
— Да.
— Помогло тебе?
— Не знаю.
— Помолимся вместе, а? — Он увидел, как побагровело лицо его друга, и сказал раньше, чем тот возразил ему: — На колени становиться не будем. Тебя услышат и так. Ты и рук не складывай. Любовь и милость не зависят от жестов и поз.
— Мне трудно молиться, Энгус, — сказал Макдьюи. — Я ведь не умею. Что надо говорить?
И удивился, как вырос вдруг кругленький, маленький священник, прямо всю комнату заполнил.
— Говорить? — переспросил он. — Ты молчи. Просто направь к Богу то, что в твоем сердце. И я так сделаю.
Педди отошел к окну и стал глядеть на пустую, темную улицу и на тяжелые тучи, нависшие над западной ее частью.
Макдьюи подошел к постели и стал глядеть на прозрачное лицо и поблекшие волосы. «Господи, — думал он, — спаси ее. Накажи меня, а ее спаси».
Наконец, друзья обернулись друг к другу.
— А если все уже решено? — спросил Макдьюи. — Стрэтси сказал…
— Значит, ты примешь и это. Но невозвратимых решений нет, все можно повернуть вспять…
— Энгус, ты правда веришь в чудеса?
— Да, — отвечал священник.
— Буду надеяться, — сказал Макдьюи.
— Вот этого Стрэтси и хотел, когда спросил, молился ли ты. Раньше у тебя надежды не было.
Священник ушел домой, ветеринар присел к столу у себя в кабинете, откуда было видно через холл, что делается в комнате у Мэри, и стал думать о том, какой разный Бог у констебля, миссис Маккензи, доктора и священника. Тот, Который без предупреждения вошел сейчас в его сердце, был похож чем-то на Лори, чем-то на Энгуса. От мысли о добром, маленьком священнике с приветливым лицом и заботливым взором ему стало легче, но мысль о Лори так больно ударила его, что выдержать он не смог.
Собиралась буря, где-то гремел гром. Темнота и тишина становились все тяжелее. Макдьюи пошел к дочери, взял ее за руки и сказал: «Не уходи от меня». Что-то засветилось в ее глазах и сразу угасло. Он долго стоял в тяжкой тишине, держа холодные ручки Мэри. И вдруг зазвонил звонок. Макдьюи вышел в холл и крикнул: «Я сам открою, миссис Маккензи!» Он был уверен, что это Энгус пришел провести с ним ночь. Но это была Лори.
Сперва он подумал, что ему мерещится, просто соседка зашла, но в странном свете дальних молний он увидел вчерашний плащ, откинутый капюшон, рыжие волосы, светящийся взор и нежную улыбку.
— Лори! — крикнул он.
Ее бледное лицо горело — наверное, потому, что она быстро прошла такой долгий путь.
— Я очень спешила, — сказала она. — Сперва мне пришлось их покормить и запереть.
— Лори! — хрипло повторил он. — Иди сюда. Иди сюда, Лори, иди скорей, только не исчезни!..
Она не удивилась его словам, вошла в дом, и он закрыл за ней дверь.
— Эндрью, — спросила она, — что ж ты не сказал, что у тебя больна дочка?
Он смотрел на нее и все не верил.
— Лори, — выговорил он, — тебя Бог ко мне послал?
— Нет, — честно отвечала Лори. — Его слуга, отец Энгус.
— Идем, — сказал он и повел ее за руку к больной.
Плащ она сбросила. Платье на ней было зеленое, как мох. Она опустилась у кроватки на колени и долго мочала. Девочка глядела на нее. Макдьюи казалось, что уже много часов они что-то говорят друг другу.
— Как ее зовут? — спросила, наконец, Лори.
— Мэри, Мэри Руа.
Лори позвала своим нежным голосом:
— Мэри Руа! Бедная рыжая Мэри! Ты меня слышишь?
— Она не ответит, — сказал Макдьюи. — У нее голос пропал. Это я виноват.
— Ой, Эндрью! — воскликнула Лори и с бесконечной жалостью поглядела на него. — Можно я возьму ее на руки?
— Можно, — отвечал он. — Возьми ее на руки, Лори. Держи ее. Не пускай. Лори взяла девочку на руки и села с ней на пол. Голова ее так нежно и печально склонилась к больной, что у Макдьюи чуть не разорвалось сердце. Она припала щекой к потускневшим волосам, что-то приговаривала, шептала, легко прикасаясь губами к голове, и пела так:
Хобхан, хобхан, горри ог о, горри ог о, горри ог о.
Хобхан, хобхан, горри ог о[17],
Моя душенька лежит.
Моя душенька больна…
Тут голос ее прервался, она прижала Мэри к груди и закричала:
— Эндрью! Ее почти нет!
Сверкнула молния, страшно загремел гром, взвыл ветер. Тяжелые капли застучали по крыше. Буря пришла с гор сюда, в долину.
29
Ну как? Хороша моя буря? Нравится она вам?
А мне не нравится. Я боюсь ее до смерти. Не люблю бурь. Весь мой мех, от носа до кончика хвоста, встает дыбом и потрескивает.
Конечно, я — богиня и могу вызывать дожди и грозы. Но это уж слишком!
Вам странно, что боги тоже боятся? Ничего странного тут нет. Вы создали нас по своему образу и подобию и по образу и подобию зверей и птиц. Чего же вы от нас ждали?
Богиня я богиня, но ведь я и кошка, совсем небольшая. Тогда, в прекрасном Бубасте, меня до болезни доводили все эти крики, пляски, подношения, вообще людская глупость.
Бывало, они поют, играют, шумят, а я сижу в святилище на золотом, усыпанном изумрудами троне и моюсь, чтобы о них забыть.
