Фредерик Пол - Свидание с хичи. Анналы хичи
И тем временем другие игроки на огромной доске, Оди Уолтерс и Джейни Джи-ксинг, смотрели, как уменьшается стопка их чипов. Они начинали свою собственную игру.
Я должен разъяснить небольшое недоразумение. Робинетт (и все остальные люди) называют эту расу хичи. Конечно, сами себя те так не называют, точно так же как американские индейцы не называют себя индейцами, а африканские племена койсан не зовут себя готтентотами и бушменами. Хичи называют себя разумными. Но это мало что доказывает. Homo sapiens тоже себя так называют.
Хичи на очень ранней стадии своей технологии научились записывать и сохранять сознание мертвых или умирающих в неорганических системах. Так возникли Мертвецы, составлявшие общество мальчика Вэна, и именно использование этой технологии вызвало появление «Здесь и После, Инк.» Робина Броадхеда. Для хичи (позволю себе высказать мнение) это было ошибкой. Так как они могли использовать для сбора и обработки информации сознания своих мертвых предшественников, они не интересовались искусственным разумом, гораздо более мощным и гибким. Например, таким, как… как я.
11. Встреча в Роттердаме
Он стоял у меня на пути, этот парень, с лицом, как загорелое авокадо. Это выражение я узнал прежде, чем лицо. Выражение упрямства, раздражения, усталости. А лицо принадлежало Оди Уолтерсу Младшему, который (секретарская программа, конечно, не забыла мне сообщить) уже несколько дней пытается со мной встретиться. «Привет, Оди, — сказал я, на самом деле очень сердечно, пожимая ему руку и кивая красивой восточного вида молодой женщине рядом с ним, — приятно снова тебя увидеть. Ты остановился в отеле? Прекрасно! Слушай, я тороплюсь, но давай пообедаем — договорись с консьержем, ладно? Я вернусь через пару часов». Я улыбнулся ему, улыбнулся молодой женщине и оставил их стоять на месте.
Не собираюсь изображать это образцом манер, но я действительно торопился, к тому же у меня болели кишки. Я посадил Эсси в такси, а сам поймал другое, чтобы ехать в суд. Конечно, если бы я знал, что он собирается мне рассказать, возможно, я был бы обходительнее с Уолтерсом. Но я не знал, от чего ухожу.
И к чему иду, кстати, тоже.
Последний участок пути я на самом деле прошел пешком, потому что движение транспорта хуже обычного. Готовился к маршу парад, вокруг Международного Дворца Юстиции, как всегда, собирались толпы. Дворец — сорокаэтажный небоскреб, поставленный на кессоны на болотистой почве Роттердама. Снаружи он доминирует над половиной города. Внутри сплошные алые занавеси и стекло с односторонней видимостью, истинная модель современного международного трибунала. Сюда не приходят оспаривать штраф за парковку не по правилам.
Здесь в сущности вообще не очень думают об отдельных людях, и если бы я был тщеславен — а я тщеславен, — я бы напыжился от того, что являюсь одной из сторон в предстоящем процессе; в нем вообще четырнадцать заинтересованных сторон, и среди них четыре независимых государства. В самом Дворце у меня есть даже собственные офисы, предназначенные для моих личных нужд. Но я не пошел туда. Было уже почти одиннадцать часов, и вполне возможно, что вскоре начнется заседание, поэтому я улыбнулся и протиснулся прямо в зал заседаний. Он был заполнен. Он всегда заполнен, потому что тут можно посмотреть на знаменитостей. В своем тщеславии я считал себя одной из них и ожидал, что когда я войду, ко мне начнут поворачиваться головы. Ничего подобного. Все смотрели на полдесятка тощих бородатых личностей в дашиках[1] и сандалиях, сидевших за загородкой на месте, отведенном для истцов, пивших коку и хихикавших. Древние. Их не каждый день увидишь. Как и все, я глазел на них, пока кто-то не взял меня за руку. Я повернулся и увидел мэтра Исинжера, моего адвоката во плоти, который укоризненно смотрел на меня. «Вы опаздываете, минхеер Броадхед, — прошептал он. — Суд отметил ваше отсутствие».
Но так как члены суда деловито перешептывались и спорили друг с другом, как я понял, по вопросу о том, можно ли считать дневник первого изыскателя, обнаружившего туннели на Венере, вещественным доказательством, я усомнился в словах Исинжера. Однако не стоит платить адвокату столько, сколько я плачу мэтру Исинжеру, чтобы спорить с ним.
Конечно, никаких законных причин платить ему столько у меня нет. В данном случае речь шла о попытке Японской империи поглотить Корпорацию «Врата». Я в деле участвую, как главный акционер чартерного бизнеса на «С.Я.», поскольку боливийцы обратились в суд с требованием отменить чартер, так как, по их мнению, перевозка колонистов означает «возврат к рабству». Колонистов называли бесправными рабами, а меня, вместе с другими, бессовестным эксплуататором человеческих несчастий. А при чем тут Древние? Они тоже заинтересованная сторона, поскольку утверждали, что «С.Я.» — их собственность: они и их предки жили в ней сотни тысяч лет. Их положение на суде было несколько неопределенным. Они подданные правительства Танзании, потому что здесь из земная родина, но Танзания на суде не представлена. Танзания бойкотирует Дворец Правосудия из-за неблагоприятного для нее решения в предыдущем году о ракетах «поверхность моря — морское дно», поэтому ее интересы представляет Парагвай — а он больше озабочен территориальным спором с Бразилией, которая, в свою очередь, является заинтересованной стороной, как одна из держав-учредителей Корпорации «Врата». Вы успеваете следить? Ну, а я нет, поэтому-то я и нанимаю мэтра Исинжера.
Если я позволю себе заниматься каждым миллионнодолларовым иском, я всю жизнь проведу в судах. У меня есть чем заняться в оставшуюся часть жизни, так что в обычных условиях я предоставил бы сражаться своим юристам, а сам проводил бы время гораздо интереснее, болтая с Альбертом Эйнштейном или бродя по берегу Таппанова моря со своей женой. Однако были особые причины моего присутствия здесь. Я видел, что одна из них дремлет в кожаном кресле рядом с Древними. «Проверю, не хочет ли Джо Квятковский выпить чашку кофе», — сказал я Исинжеру.
Квятковский — поляк, представляющий Восточноевропейское Экономическое Сообщество, и один из истцов в деле. Исинжер побледнел. «Он противная сторона!» — прошептал он.
— Но он и мой старый друг, — ответил я, лишь слегка преувеличивая: он был изыскателем на Вратах, и в прежние времена мы не раз вместе выпивали.
— В судебных делах такого масштаба друзей не бывает, — сообщил мне Исинжер, но я только улыбнулся ему и наклонился, чтобы свистнуть Квятковскому. Тот, проснувшись, охотно подошел.
— Мне не следует находиться тут с тобой, — проворчал он, когда мы оказались в моем кабинете на пятнадцатом этаже. — Особенно для кофе. Ты ведь можешь туда что-нибудь подлить.
