Александр Щеголев - Львиная охота
- Ты сгущаешь краски, - спокойно сказал Стайков. - Игра ума, не имеющая отношения к здешним странностям. Ты ведь про этот город говорил, правда? Кстати, Максим, вам хочется снова испытать жмурь?- неожиданно обратился он ко мне. - Простите, конечно, за глупый вопрос.
Они оба посмотрели на меня. Выдохлись, говоруны, вспомнили, что не одни на свете.
- Почему глупый? - сказал я. - Поначалу хотелось нестерпимо.
- Похмелье, - квалифицированно покивал Вячеславин.
- И как вам удалось преодолеть зависимость? - полюбопытствовал Стайков.
- Это тайна, - ответил я ему, подумавши.
- А если бы жмурь продлевала твою бесценную жизнь? - тут же бросил Вячеславин.
Я пожал плечами. В чем-то он был прав, по крайней мере, в отношении сдерживающего страха. К счастью, миф о том, что существуют и безвредные схемы жмури, пока не подтвердился. И к той, без ложной скромности, панике, которую мне удалось вызвать своей книгой среди обычных людей (по Вячеславину - людей со здоровой эндокринной системой), быстро добавилось вполне рациональное отторжение чисто медицинского свойства. А если бы нечем было подкрепить взошедшие в обществе побеги страха?
Думать на эти темы мне давно уже не хотелось.
- Отстаньте, - сказал я. - Вот вам один из способов борьбы, патентуйте. На ваш супернаркотик клиенту должно хватать зарплаты, иначе инстинкт самосохранения обязательно проголосует против. Взвинтите цены на жратву и получите вместо всеобщего кайфа голодные бунты.
- Ты валюту обменял? - спросил меня Вячеславин.
- Да.
Он подмигнул Стайкову этак хитро:
- Тогда пожелаем товарищу хороших снов.
Тот не отреагировал. Елизарус опять смотрел на дом РФ, и во взгляде его было что-то больное, жалкое. Я тоже посмотрел. Некто в белом костюме медленно спускался по ступенькам крыльца; шляпа на тесемках потерянно болталась за спиной. Ноги человека словно веревкой были опутаны, словно тяжеленное бревно тянуло его плечи к земле, и держался он руками за щеки, а щеки-то пылали, украшая мраморное, лишенное загара лицо... Я не сразу его узнал. Это был Слесарек, председатель европейского Союза Писателей. Добрел до мостовой, постоял, раскачиваясь, и двинулся прямо на нас, никого вокруг не замечая.
Мы тактично отвернулись. Вячеславин чуть слышно пробормотал:
- Если тебе делают клизму - расслабься и постарайся получить удовольствие. Советуют психологи...
Веселиться было не над чем, впрочем, Вячеславин и не веселился. Не знаю, о чем в эти неловкие минуты думали мои братья-писатели, я же думал о том, каково оно - спускаться по этой лестнице. Жалко было Слесарька, жалко было Дим Димыча, но больше всего - себя; и я отчетливо понял, что сегодня туда не пойду. Завтра. Сделаем это завтра... Слесарек проследовал мимо, однако дружеская болтовня больше не возобновлялась. Бессмысленная пауза тянулась бы вечно, если б с неба не явился характерный звук, а на набережную не опустился бы полицейский вертолет, распугав дружную компанию чаек. Из кабины выбрался лейтенант Руди Шиллинг.
Целебная улыбка, которой этот добряк скрашивал мое пребывание в больнице, куда-то подевалась. И на потомственного торговца маслинами он больше не походил. Офицер увидел "кузнечик", брошенный под финиковой пальмой, и потемнел лицом. Его роскошный нос, как флюгер по ветру, повернулся в мою сторону. Лейтенант Шиллинг приблизился враскачку и спросил, показывая на "кузнечика":
- Чей это аппарат?
- Откуда нам знать? - на редкость честно удивился Стайков. - По-моему, эта штука давно тут стоит.
Не поверить Стайкову было невозможно. Полицейский расстегнул ворот форменной рубашки и вытер ладонью взмокшую холку.
- Я был почти уверен, что найду вас, Максим, - сказал он мне. - Мы вас повсюду ищем. А я им говорю: Жилов у Дмитрия Фудзиямы, у кого же еще...
Это был конец. Я мысленно застонал, потому что сомневаться не приходилось: именно здесь, именно сейчас мой незадавшийся отпуск развалился окончательно.
- Что случилось, Руди? - кротко поинтересовался я.
Он осмотрел меня с ног до головы, обратив особое внимание на разбитые костяшки пальцев:
- Я вижу, вы спорили о литературе. О, это небезопасно.
Мы отошли в сторону.
- Итак, - напомнил я.
- Не поймите превратно, - сказал он, - но мы снова вынуждены снять с вас показания. Половина "Виты" видела, как вы разговаривали с Кони Вардас. Это сотрудница отеля, припоминаете?
- Ну и что с того? - возразил я.
- Мы ведь не спрашиваем вас ни о чем другом, Максим, - сказал он с упреком. - В конце концов, это ваше дело, какими приключениями скрашивать свой досуг. Проблема в том, что вы, вероятно, были последним, с кем разговаривала цветочница.
Я молча ждал. В груди у меня вдруг что-то разболелось.
- Сеньорита Вардас убита, - объяснил лейтенант Шиллинг, испытующе глядя мне в глаза. - Зарезана в массажном кабинете. Пройдемте, пожалуйста, в вертолет.
Он жестом указал путь и через силу улыбнулся.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Надпись над входом в гостиницу "Вита" опять сменилась. Теперь там горело: "ПРИЯТНЫЙ ВЕЧЕР!", для того, видимо, чтобы никто не перепутал. Бассейн, подсвечиваемый изнутри, сверкал, как гигантский бриллиант; воздушные светильники, удерживаемые невидимыми нитями, парили над головами; и по углам фасада, во всю высоту здания, переливались жемчугом вертикально размещенные лозунги, "СПОКОЙСТВИЕ" - справа, "УВЕРЕННОСТЬ" - слева.
Я уселся в парке на площади - прямо на каменную скамейку, рядом со своим двойником. На голове моей была широкополая соломенная шляпа, а нос, якобы обгоревший на солнце, был щедро заклеен биопластырем, и всё это ради спокойствия и уверенности. Не люблю быть источником нездорового любопытства. Учитывая двойника под боком, меры предосторожности были не лишними. Кстати, любой желающий мог бы свободно подсесть к этому бесстыжему красавцу, прикоснувшись таким образом к Идеалу, однако данная городская скульптура, по счастью, не пользовалась у публики повышенным спросом. Так что и мой маневр не вызвал ни у кого вокруг ни малейшего интереса.
Я принялся ждать. Было у меня ощущение, что мне есть чего ждать, и я решил перестать прятаться. Если Жилов все еще кому-то нужен, этот кто-то обязательно появится, потому что лучшее место для нашего свидания трудно подыскать. Если же этот демарш ничем не закончится - тоже неплохо, скоротаем время. С Татьяной Пшеховской я договорился на девять вечера. Принято ли здесь являться в гости раньше срока? Что теперь здесь, вообще, принято и что не принято?
Изменения, произошедшие с этой карликовой страной, потрясали. Не то чтобы она стала еще более цветущей (я знал чертову уйму мест на планете, где комфорт был несравнимо выше). Странным образом изменились люди. Конечно, попадались и привычные, назовем их так, экземпляры, но погоды они не делали. Слова "ложь", "алчность", "агрессивность" в самом деле превратились в худшие из ругательств, причем, подшучивать над этим мне больше не хотелось, потому что я наконец понял - это не поза. Люди желали добра каждому встречному вовсе не по принципу "турист всегда прав, лишь бы платил". Они не притворялись, вот что было самым странным. Они были довольны жизнью самой по себе, и жизнь их проходила в нескончаемом поиске невидимой глазу гармонии. Или я ошибался? Одно не вызывало сомнений: "общественная мораль" за семь минувших лет неведомыми путями трансформировалась в нравственность, спустившись с ханжеских высот до уровня отдельно взятой личности. И не было этому никаких разумных объяснений... Кто же вас подменил, удивлялся я, устраиваясь поудобнее на холодном монументальном сиденье, что за эксперимент по выведению нового человека? Может, и впрямь мудрый РФ что-то увидел в местных метаморфозах? Тогда почему ему так плохо?
