Ярослав Голованов - Заводная обезьяна
– А с чем он попался? – спросил Арбузов.
– Ну, как же… Я же рассказывал… Я вижу – нет его, туда-сюда, заглянул в переулок, вижу – сидит, притаился, кошку гладит…
– Ну, а попался-то он с чем? С кошкой?-перебил Арбузов, и в голосе его уловил Бережной нотки раздражения.
"Ах, вот оно что! Все, значит, на меня валишь, Павел Сергеевич, – подумал Бережной. – Чистым остаться хочешь. Понимаю!.."
– Хорошо. – Ладонь Николая Дмитриевича припечатала стол.- Факт есть факт. А факты – упрямая вещь. Все вернулись из города. Так? Так. Зыбин не вернулся…
– И доктор не вернулся, – перебил Арбузов.
– Как? – опешил Бережной.
– Вот так! Где доктор?
– Он был со мной… все время… Но после этого, ну, с Зыбиным… Мы потерялись как-то. – Пот выступил на лбу Николая Дмитриевича, подступала какая-то дурнота: "Выходит, и доктор…"-Но доктор вел себя совершенно нормально…
– А Зыбин ненормально?
– Доктор покупал разные вещи… Быка купил…
– Какого быка?
– Ну, игрушку…
– Значит, если ты купил какую-нибудь дребедень, ты честный человек, а если не купил,-подлец? Так, выходит?..
– Павел Сергеевич, – тихо сказал Бережной. Мы с вами не маленькие дети и прекрасно все понимаем. Так давайте же подумаем сообща, как нам дальше действовать…
– Действовать буду я, – резко оборвал его капитан.
"Эх, капитан, капитан… Я считал, ты умней… И на-ка! "Действовать буду я!" Ну, действуй. С тебя и спрос теперь… Даже жалко парня", – думал Бережной, закуривая в своей каюте.
Весть о том, что Иван Иванович и Юрка не вернулись из города и что Бережной считает, будто Юрка убежал вообще, облетела траулер с быстротой необъяснимой. В каютах и на палубе только об этом и говорили, но спорили мало: никто не верил, что Юрка мог убежать. Только Сережка Голубь, толкаясь среди рыбаков, ожидавших на корме, когда подойдет мотобот, выкрикивал злорадно:
– Слыхали? Наш общий друг, дельфиний защитничек, мотанул – и будь здоров! Всем товарищам пламенный привет…
Подошел Ваня Кавуненко.
– На тебе совсем новые брюки, Голубь, – сказал Ваня, – надо беречь хорошие вещи, не пачкать их. Ты меня понял?
В каюте № 64 настроение было унылое.
"Конечно, он резок в некоторых своих высказываниях, но ведь он наш человек, – размышлял Фофочка. – А как он тогда о жене говорил… Не могу поверить…"
– Абсолютная чепуха, – говорил Сашка. – Допускаю, заблудился…
– Где заблудился? Весь город – пять квадратных километров, – возразил Фофочка.
– А скорее всего подрался. Ходит с битой мордой. Может, и в участок попал,- вслух рассуждал Хват. – А может, просто перебрал. Косому совестно возвращаться… Спит где-нибудь под кустом ракитовым…
– А в Гибралтаре есть змеи?- ни к селу ни к городу спросил вдруг Фофочка. – Может, его укусила змея? И он в больнице?
– Да замолчите наконец!-закричал Сашка.
Дед Резник твердо верил, что Зыбин вот-вот обнаружится. Он знал, что чужой порт – штука не простая, всякое может тут с человеком приключиться. Деда самого в Копенгагене в 1912 году раздели и по шее надавали. Если бы пырнули ножом и попал бы в больницу, сразу бы сообщили капитану, англичане – аккуратисты в таких делах. А раз не сообщают, – придет. Может и до вечера проплутать, но ничего тут страшного нет, и нечего шум подымать.
– К вечеру объявится, помяните меня, – говорил Дед.
Более других волновался за Юрку Ваня Кавуненко. И волновался потому, что на берегу Юрка был вместе с Бережным. Помня Юркин пыл на недавнем дне рождения Хвата, Ваня чувствовал, что между ним и первым помощником могло произойти некое столкновение, объясняющее отсутствие Зыбина, столкновение, о котором Бережной умалчивает. Но тогда почему до сих пор не вернулся доктор?
Расспросив во всех деталях полицейского о том, как пройти к музею, Иван Иванович вернулся к витрине, около которой он оставил Бережного с Зыбиным, и никого не нашел. Он постоял немного, заглянул в ближайшие лавки, – нигде нет.
– Ничего не понимаю, – вслух сказал Айболит.
Он постоял еще некоторое время у витрины обувного магазина. Вдруг стеклянные двери распахнулись, вышла девушка, удивительно тоненькая, с ямочками на щеках, заулыбалась и жестами начала приглашать Ивана Ивановича войти в магазин. Иван Иванович вспомнил лавку сувениров и решил, что без Зыбина он в магазине пропадет.
"Надо уходить отсюда,- подумал он.- Что же, я так и буду тут стоять? Пойду в музей. Они знают, что я в музей собирался. Захотят – найдут".
Отворив двери музея, доктор поднялся по лестнице и подле маленького камина у входа в первый зал увидел старушку, которая сидела в кресле и вязала на спицах. Она смотрела на Ивана Ивановича с таким удивлением, как будто он вылез из каминной трубы. Потом поспешно вытащила из маленькой сумочки слуховой аппарат, вставила в ухо и спросила очень громко:
– Мистер хочет осмотреть музей?
– Да, – ответил Иван Иванович,-хотелось бы…- "Не совершаю ли я какую-то бестактность", – подумал он. – Впрочем, может быть, я не вовремя,продолжал он робко, но старушка перебила его:
– Пожалуйста, пожалуйста! – Она проворно встала, положила вязанье на кресло.- Мистер, вероятно, путешественник?
– Да, – сказал Айболит, – в некотором роде…
– Говорите, пожалуйста, погромче, я плохо слышу! – крикнула старушка.
– Да, я первый день в вашем городе! – громко повторил доктор.
– Мистер приехал из Танжера?
– Нет… Не совсем…
– Мистер путешествует один?
– Нет, нас много… Видите ли, я врач. Работаю на советском рыболовном судне…
– О, вы из России?! – воскликнула старушка. – Не может быть!
– Уверяю вас, – улыбнулся Айболит.
– Я буду все показывать вам сама! – решительно крикнула старушка и направилась в зал.
В музее было все, что положено иметь всякому уважающему себя музею: черепа пращуров, заржавленные ядра, змеи в формалине, деревянные раскрашенные куклы в ветхих мундирах, местами сильно побитых молью, картины морских сражений с аккуратно и красиво горящими фрегатами.
Старушка, которую, как выяснилось, звали миссис Чароуз, громкими криками объясняла Ивану Ивановичу каждый экспонат.
Время пролетело незаметно, пора было уходить, возвращаться в порт, но миссис Чароуз и слушать об этом не хотела. Едва доктор робко начинал произносить слова благодарности, миссис Чароуз демонстративно вытаскивала из уха слуховой аппарат и решительно кричала:
– Вы никуда не пойдете! Я обязана вам все показать!
Иван Иванович, потупясь, заметил, что время, к сожалению, на исходе, и ему пора возвращаться, но миссис Чароуз закричала, будто всему Гибралтару известно, что советский пароход отойдет поздно ночью, а сейчас нет и трех, и она решительно заявляет, что не отпустит доктора, такого милого собеседника, и не стоит больше об этом говорить.
