Лариса Михайлова - Сверхновая американская фантастика, 1994 № 4
Она поняла:
— И не думай. Этот дурацкий наряд я ношу ради него, но не сплю с ним, и с тобой тоже не собираюсь.
Теперь покраснел уже я.
— Извини. Дело вполне естественное.
— Уж мне ли этого не знать. — Улыбка ее развеяла возникшую напряженность. — Знаешь ли, когда в доме целых пятьдесят хозяев, невольно на цыпочках ходишь. — Она отвернулась и положила белье на тележку, а затем повернулась ко мне и сказала: — С другой стороны, я прекрасно тебя понимаю. Так на так? Если хочешь тем временем поиграть с его игрушками, могу показать, где он их держит. Ну как?
Вчера он меня в общих чертах ознакомил с особняком, но девушка явно имела в виду нечто более существенное. Ну а за чей — в таком-то платье — я бы последовал куда угодно.
— Конечно, — ответил я. — Пошли играть.
В основном миллиардер обнаруживал те же наклонности, что и я. Просто у него было больше возможностей для их удовлетворения. У меня в гараже стоял спортивный автомобиль, у него их была дюжина. Моя библиотека занимала две стены в кабинете, его — две комнаты, размером в ту самую спальню. У нас с Соней был бассейн позади дома — у него там было целое озеро.
Мы завершили путешествие в кабинете. Он располагался на верхнем этаже. Множество окон, смотревших на горизонты его поместья, полно растений, книг и картин. Живопись была мне прекрасно знакома — по репродукциям.
Я остановился, чтобы восхититься «Звездной ночью»[25], постарался представить, где может храниться оригинал в моей собственной вселенной… а также прикинул, не влезет ли картина мой чемодан. По наитию я потянул за раму. Конечно же, за ней оказался сейф.
— Как ты считаешь, можно открыть? — поинтересовался я. Горничная — кстати, ее звали Жанетт — ответила:
— Ты здесь босс, — но голос ее был скорее голосом соучастницы, чем прислуги. С момента нашей встречи она смягчалась прямо на глазах.
— Возможно, и так, — проговорил я. — Зайки на мне или нет, но я полагаю, что настоящая проверка происходит именно сейчас.
Пока я крутил диск, Жанетт выглядывала из-за плеча. День его рождения не подошел. Мамин, папин и братцев с сестричками — тоже. Я подумал и, припомнив космические мотивы в комнатах для гостей, набрал 7.20.69[26]. Дверца, щелкнув, открылась, и я поблагодарил бога взломщиков за то, что вселенные наши разделились после высадки на Луну.
Внутри оказался толстый скоросшиватель, штабель золотых брусков и переплетенный в кожу томик «Принца и нищего». На книге лежала записка, написанная моею же собственной рукой, она гласила:
«Дорогой я,
Давай напишем (это слово было зачеркнуто) проживем следующий том.
Ты сам».Жанетт присвистнула и проговорила:
— Ух ты, значит он не шутил?
— Не похоже, — отвечал я и вдруг понял, зачем ему понадобилась эта вечеринка; он решил махнуться с кем-нибудь. Только сперва хотел выбрать, с кем именно. Приз выпал на мою долю. Мне не очень нравился этот наглый тон: дескать, знаю, что возражать не будешь… Но, наверно, он просто привык брать все, что хочет. Я сделал в уме заметку — не попасться бы в такую же ловушку.
— Ну и как? Решил остаться?
Я взял один из золотых брусков и взвесил его на руке. На поверхности значилось «1000 граммов», но на вес он казался тяжелее. Я подумал о своей жизни дома, о том, что мне иногда хотелось что-нибудь изменить в ней. И вот идеальнейшая возможность.
— Не знаю, — сказал я. — Возможно. Посмотрим.
— Ну что же, между нами говоря, я не в претензии, — отвечала она.
— О?
— Твое второе эго по временам бывает полным ничтожеством.
Тут я даже слегка рассердился. В конце концов она критикует меня же самого. А потом я понял, что с моей стороны это глупо. Наша жизнь разделилась полтора десятилетия назад — достаточно давно, чтобы мы сделались совершенно разными людьми. Я сам по себе, он — тоже. Но явно в своем доме держится тираном.
Ну что ж, теперь на румпеле моя рука, хотя бы на время. Протянув ей золотой брусок, я проговорил:
— Значит, тебе не нравится одежда горничной. Бери. Сходи приоденься.
Следующие несколько дней мы с Жанетт провели как детишки, оставшиеся дома без родителей: исследовали те части дома, где она не бывала, брали из гаража машины, катались по городу, а по ночам наблюдали за звездами с крыши — из обсерватории.
Стоя позади нее, я как раз показывал ей летний Треугольник. Поглядев на небо в направлении моей вытянутой руки, она игриво спросила:
— А ты скажешь своей жене, с кем это ты здесь проводил время?
— Безусловно, — отвечал я. — Мы полностью откровенны друг с другом.
— Совсем-совсем?
— Абсолютно. Я могу сказать ей, что спал с тобой, и это ее ничуть не возмутит.
Она обернулась под моей указующей рукой. Нос ее очутился, наверное, в дюйме от моего, и она спросила:
— А ты действительно намереваешься рассказать ей это?
До сих пор я подтрунивал над нею, но, услышав серьезные нотки, отвечал в том же тоне:
— Не знаю. А надо ли?
— Ну, это зависит от тебя.
Остаток ночи мы разглядывали звезды уже в другом положении. Я ощущал легкое чувство вины; легкое — потому что супружество наше действительно не было строгим; вину же чувствовал лишь потому, что впервые пользовался подобной возможностью. Мне и не нужно было. Соня обнаруживала куда большую наклонность к приключениям и сама частенько приводила домой кого-нибудь третьего, чтобы я мог попробовать остренького.
Я подумал, кому лучше: ей со мною-миллиардером или мне с его служанкой. А потом подумал, что неплохо бы позвонить и выспросить, однако переговоры между измерениями обходятся едва ли не дороже, чем само перемещение…
И туг я обругал себя идиотом. Нашел о чем тревожиться. Или я не миллиардер?
Чтобы связаться, пришлось потратить известное время, необходимое для проверок, задуманных в основном для того, чтобы мальчишки не разорили родителей, обзванивая альтернативных подружек в разных мирах. Когда я сумел убедить телефонную компанию, что и в самом деле намерен оплатить разговор, меня соединили, и я услышал гудок своего домашнего аппарата.
Дзинь.
— Алло?
— Соня?
Пауза.
— Майкл?
— Он самый.
— О, привет. (Я услышал шорох.) Ты оттуда?
— Ага. — Я старался, чтобы, голос мой звучал уверенно, словно бы мне не привыкать к подобным звонкам.
Ее голос тоже казался вполне спокойным.
— Ну и как тебе там?
— Роскошествую, — признался я. — Захотелось проверить, что и тебе не худо.
Она рассмеялась, потом взвизгнула:
