Герберт Циргибель - Время падающих звезд
И еще кое-что занимало меня во время нашего марша по катакомбам. Насколько я мог судить, во всей Вселенной действовали одни и те же законы развития. Не было ли всякое мыслящее существо во Вселенной — какой бы ни была их внешняя форма — быть немного похожим на нас, людей? Были ли параллели нашему собственному развитию? Было заманчиво просто ответить на этот вопрос положительно. Но зачем этот бесконечный путь через Вселенную? Вынудила ли их к этому приближающаяся катастрофа? Или это был инстинкт, любопытство, котором подвигли моих хозяев к этому путешествию? Не столкнется ли, возможно, и человечество в далеком будущем с подобной альтернативой? Я шепотом обратился к Ауль с этим вопросом.
Она ответила: «Ме никогда не говорил со мной о своей миссии. Он проводит исследования, и я счастлива, что могу помочь ему в этом. Земля и другие планеты вращаются вокруг вашего Солнца; они рабы этой звезды, должны следовать за ней, пока однажды Солнце не состарится и уничтожит все живое. Ме совсем не обязательно слепо следовать этим природным законам на своем корабле; он передвигается свободно и независимо по Вселенной. В далеком будущем возможно и люди на Земле достигнут такой независимости. Разве это не прекрасно, взять вверх над разрушающими силами природы, освободиться от ее страшного принуждения?»
Я уважительно согласился и подумал: Пожалуй, еще пройдет какое-то время, пока наше Солнце не станет дряхлым. В качестве космического корабля Земля кажется мне несколько более комфортной. Я не стал еще задавать вопросы, потому что отец Ауль замедлил свои шаги. Он улыбнулся мне, счастливый, словно к нему вернулся его потерянный сын.
Перед нами туннель расширялся, заканчивался залом, огромным словно футбольный стадион. Вокруг переливающиеся стены из разноцветных материалов. В невидимых источниках звука булькало что-то; над нами парили сияющие шары, словно призраки держали их в руках. Перед панелями с измерительными приборами и аппаратурой двигались коллеги Фритцхена. Они не обратили никакого внимания на наше появление. Они бесшумно возились с переключателями, совершали непонятные мне манипуляции. Это напоминало мне религиозный культ.
Находился ли здесь энергетический центр шестой луны? Я спросил об этом Ауль. Она отрицала это и ответила: «Источники энергии находятся на северном и южном полюсах, в этом помещении только контролируются процессы в Солнечной системе. Здесь также образуется кислород, который необходим нам для дыхания.»
— И что, этим электронным механизмам нужен воздух для того, чтобы дышать? — с удивлением спросил я.
Для Ауль это было вполне естественным. Так ее ответ ограничился лаконичным замечанием: «Им нет, но отцу, тебе и мне».
— А такса, — добавил я. — Где Вальди?
— Наверное, еще в транспорте. Не волнуйся, его собачий нюх возьмет наш след. Кстати, я ничего не рассказывала отцу о таксе, это будет для него сюрпризом…
Я обернулся, Вальди нигде не было видно. Потеряться на этом спутнике он не мог. Меня удивляло, что только не предпринял Ме, чтобы позаботиться о благополучии старика. Каким бы он ни был, к варварскому разуму он не мог принадлежать. С другой стороны — чего он добился похищением этой парочки? Почему он приказал доставить меня сюда? Были ли мы объектами для его исследований?
— Позже я все тебе объясню и покажу оптическую станцию наблюдения, — сказала Ауль, и немного тише: «Отец, наверняка, будет тебя спрашивать потом о своих современниках, он не очень то и верит, что на Земле прошло столько времени. Ты хорошо разбираешься в истории своей родной земли?»
Я вынужден был вспомнить последнюю ночь на Маник Майя. Хайн, наверное, смог бы сказать больше о вавилонянах и их потомках. «Я объясню ему, как изменились времена», заверил я.
Она хотела еще что-то сказать, но вмешался старик, хотел знать, о чем мы говорим, сообщил Фритц. Ауль сказала что-то, что я не в смог понять.
По лицу старика пробежала улыбка. Он положил ладонь на мое плечо, и Фритцхен перевел: «Сын мой, пашня нашего разума слишком скудна и слишком камениста, чтобы суметь понять этот мир. Ты хочешь обладать ее знаниями, не так ли?»
— Я был бы очень счастлив, если бы смог все понять, — ответил я.
Он задумчиво кивнул. «Ты уверен, что это бы тебя осчастливило? Что есть счастье? Я никогда не понимал мою дочь. Ты думаешь, что она со знаниями, которые вбил ей в голову Ме, счастливее меня? Я сейчас покажу тебе, в чем я вижу счастье. Поверь мне, сын мой, удовлетворение инстинктов еще не приносит счастья. Любопытство, хотеть видеть природу вещей, принесет только новое беспокойство. Они создали здесь этот мир — игрушку, ничтожную имитацию, жалкая, если ты сравнишь ее с бесконечным творением. Попроси потом отвести тебя к большому окну, откуда открывается панорама и взвесь. Здесь мы в центре Вселенной, нас красит скромность…»
Когда Фритц перевел эту речь, произнесенную в сакральном тоне, он добавил после некоторой паузы: «Отец заблуждается. Мы находимся здесь не в центре Вселенной. На данный момент он проходит в области векста-материи, по подсчетам главного математического центра на расстоянии восьмидесяти трех больших кваролей и сорока четырех кваринов от нас. Однако вследствие расширения материи центр постоянно меняется…»
Ауль прервала мудрые речи Фритцхена и сделала ему выговор. «Ты должен переводить, а не комментировать! Когда ты наконец поймешь, что ты оскорбляешь отца своим всезнанием?» И обратилась ко мне: «Несколько лет я пыталась внести в его программу понятия вежливости и скромности — это было невозможно. Конечно, он прав, центр вселенной находится где-то в другом месте. Но я если я скажу, что мы сейчас движемся в спиралевидной туманности Девы, тогда дело обстоит именно так — ты это понял, Фритц?»
— Нет, — упрямо ответил коротышка, — мы движемся не в спиралевидной туманности Девы, а на краю галактической системы, которую земляне называют `Млечный путь'. Большая полуось к центру составляет два маленьких квароля и…»
Ауль шлепнула его по стеклянному шлему. «Замолчи, нас не интересуют твои математические знания. Объясни мне, что означает вежливость и скромность».
Во Фритцхене что-то затрещало. Звук был похож на то, как пленку мотают назад. Наконец он считал что-то из своей памяти. «Понятия вежливости и скромности нельзя охватить математически», — объяснил он, «следовательно они нецелесообразны и нерелевантны для изучения».
Этот электронный гомункул[11] все больше удивлял меня и вызывал во мне что-то вроде симпатии. Я почти сожалел о том, что его создатели не дали ему лица. Был бы он как две капли воды похож со своими создателями? Я сгорал от нетерпения познакомиться с духовными наставниками этого существа. Только что Фритц продемонстрировал нам, насколько чужды были ему понятия морали. Ауль поприветствовала меня от имени коменданта. Не было ли это актом вежливости? Следовательно, Ме должен быть другим. Я должен был разузнать, кто или что скрывалось за этими двумя буквами.
