Глеб Голубев - По следам ветра
Придется полежать недели две, решили врачи. Это меня совсем доконало. Выбыть из строя в такое напряженное время! Но опухоль опадала очень медленно, рука еле двигалась, точно парализованная, и мне волей-неволей пришлось смириться.
Лежать одному в пустой больничной палате, когда за окном сияет солнце и шумит море, невыносимо тоскливо и скучно. Хорошо хоть друзья не забывали меня. Они наведывались почти каждый вечер, приносили книги и рассказывали о ходе подводных поисков. А я им показывал шип хвостокола.
- Во всяком случае, у тебя есть одно утешение, - с интересом рассматривая его, сказал Василий Павлович. - Ты ранен историческим, даже, я бы сказал, легендарным оружием. Как рассказывает Гомер, хитроумный Улисс - Одиссей тоже был поражен дротиком с наконечником из такого же шипа.
Наташа иглу даже в руки взять побоялась.
- Ты знаешь, нас из-за этих хвостоколов теперь заставляют нырять непременно с железной палкой в руках. Мы ими песок сначала разгребаем - нет ли там хвостоколов. А потом уже можно руками...
Один бесконечный день тянулся за другим, а новости, которые приносили друзья, оставались неутешительными. Уже обследовали всю бухту Барахты и перебрались в следующую, Голубую, а толку никакого. Нигде ни малейших следов поселений. Видимо, в те далекие времена места эти были совсем дики и необитаемы.
Прошла неделя, и мне стало совсем невмоготу валяться в одиночестве. Как назло, в тот вечер и навестить меня никто не пришел. Вчера ребята, тщетно обшарив все дно Голубой бухты, перебрались в Пограничную - ту самую, что расположена напротив Золотых ворот Карадага. Неужели и там ничего утешительного?
Так я лежал, не зажигая света, в темной палате и грустил, прислушиваясь к задорным звукам фокстрота, доносившимся с танцевальной площадки.
И вдруг в окне, на фоне звездного неба, появилась лохматая голова.
- Коля, ты спишь? - неуверенно спросил знакомый голос. Я узнал Павлика.
- Нет, - обрадовался я.
Он неуклюже влез в окно и зажег свет.
- Ты один?
- Один, - ответил он с каким-то таинственным, заговорщицким видом. - : Ребята не решились идти, думали, ты уже. спишь. А я не удержался, решил тебя сегодня же порадовать.
- Чем? - я сел на кровати.
Он протянул мне руку и медленно разжал кулак. На ладони у него лежал точно такой же острый, зазубренный шип, каким меня наградил хвостокол.
- Что, опять кого-нибудь ранило? - испугался я. - Чему ты радуешься?
Он расхохотался и сунул ладонь прямо мне под нос.
- Да ты возьми его в руки и рассмотри как следует!
Ничего не понимая, я повертел зазубренную косточку в руке. Самая обыкновенная, как и моя.
- Да ты ослеп, что ли? - закричал Павлик. - Она же просверлена!
Только теперь я заметил у основания шипа маленькую сквозную дырочку.
- Ну и что же?
- Да ведь она не могла сама по себе образоваться! - Павлик уже начинал приходить в ярость от коей непонятливости. - Ее кто-то просверлил! Этот шип был наконечником дротика или стрелы. Мы обнаружили на дне остатки каменной стены, и там он валялся. Раз там бросали оружие, значит, там кипел бой. Понимаешь? Значит, мы нашли эту крепость!
Теперь-то я все понимал. Забыв о больной руке, я вскочил и бросился искать свою одежду. Черт, ее же отобрали!
- Еще что нашли?
- Больше ничего пока. Понимаешь, шип обнаружили при последнем погружении, уже под вечер. Поэтому и ребята не пришли, устали, спорят там у костра...
- Ты настоящий товарищ! - сказал я, крепко пожимая ему руку. - Теперь достань мне где-нибудь рубашку и брюки.
- Какие брюки?
- Я пойду с тобой. Не могу же я идти в этом халате.
- Что ты! - перепугался он. - Ты же еще болен, Кратов прогонит тебя.
- А ты думаешь, что я смогу здесь валяться, пока вы раскапываете крепость? Я сдохну с тоски!
Павлик задумался, а потом рассудительно сказал:
. - Все равно ты не имеешь права нарушать дисциплину.
Тогда я взмолился:
- Хорошо, я останусь здесь еще на одну ночь. Но только до утра! Поклянись, что уговоришь старика завтра утром непременно прислать кого-нибудь за мной. Рука уже почти зажила, видишь, как свободно ворочается? .Расскажи об этом Кратову. Пусть мне нельзя еще нырять. Я буду лежать на палубе и быстрее поправлюсь на свежем воздухе, чем в этой больнице. Слышишь? Не все ли врачам равно, где я буду лежать?
- Ладно, .ладно, - замахал он на меня рукой. - Чего ты горячишься? Конечно, Василий Павлович поймет. Мы его уговорим. Ну, я пошел.
Он полез обратно в окно, а я крикнул ему вслед:
- Если утром не возьмете меня, сам приду! Так и передай.
Спая я плохо, а утром не мог найти себе .места. Неужели они оставят меля здесь, когда начинается самое интересное? Нет, не могут. Ведь это я первый нашел цисту. А мой дядя расшифровал стихи и направил нас сюда, в Карадаг. Если Кратов не учтет этого, нет больше справедливости на свете!
С такими мыслями я метался по комнате, как вдруг услышал за окном знакомые веселые голоса. Они пришли за мной! Экспедиция в полном составе!
- Да, но где же Василий Павлович? - упавшим голосом спросил я.
Неужели он сам не пришел, а только прислал их уговаривать и утешать меня?!
- Успокойся!
- Не трусь! - загалдели друзья.
- Шеф отправился к главному врачу. Если тот разрешит, твое дело в шляпе.
Я кинулся к двери. Но она уже отворилась, и в комнату вошли Кратов с врачом. Врач осматривал меня очень уж медленно, но потом сказал:
- Ладно, можешь отправляться. Но только минимум неделю еще полный покой.
- Конечно, конечно, доктор. Я буду все время лежать...
- За этим я сам прослежу, - добавил Кратов. Оделся я быстро, стараясь как можно свободнее действовать раненой рукой, хотя, признаться, она и побаливала еще немного. Поблагодарил доктора и через минуту уже был свободен, снова среди товарищей.
Мы поспешили на берег, где, уткнувшись носом в гальку, стоял наш чудесный кораблик. Вся команда радостно приветствовала мое появление. Женя сразу запустил мотор, и мы отчалили, взяв курс прямо на Золотые ворота Карадага.
- А вот твое место, - сказал профессор, указывая на матрац, разложенный на палубе перед мостиком под небольшим навесом из парусины. - Немедленно ложись и ни шагу отсюда!
- Есть... - упавшим голосом ответил я. Внутри у меня все кипело от негодования, но не спорить же.
Так я и валялся все время на этом унылом ложе. Мы стояли на якоре посреди Пограничной бухты, неподалеку от Золотых ворот.
Ребята надевали акваланги, ныряли, потом возвращались с находками, а я все лежал, словно инвалид, Правда, мне все было видно и слышно, но от этого становилось еще обиднее. Теперь я в полной мере оценил пословицу: "Видит око, да зуб неймет".
