Левон Хачатурьянц - Здравствуй, Фобос!(Науч.-фант. хроника — «Путь к Марсу» - 3)
Но он в самом деле говорил с Майклом. Об этом свидетельствовали и голос, и смех, и любимые словечки, и целый ряд фактов, о которых знали только они двое. Значит, произошло некое страшное изменение. «Что поделаешь, если уж человек продается, то он продается до конца!» — мудро решил Сурен, окончил разговор обоймой улыбок, добрых пожеланий… и отключился.
Бортинженер долго ходил с тяжелым осадком. Но каково же было его «кавказское» негодование, когда Волновой откуда-то выкопал номер флоридской газетенки, где «известный мастер электронно-биологических чудес», «волшебник из Майами» Майкл Донован давал интервью по поводу своих автоматов! В этаком игриво-пренебрежительном тоне «волшебник» упоминал о своем знакомстве с советской делегацией: о том, как «русские, претендующие на равенство с нами в области техники», были «просто ошарашены» разноцветными игрушками павильона («вели себя, как малыши на ярмарке»), а «бедняга астронавт» Акопян ликовал, случайно выиграв кучу долларов…
Нет, подменили Майкла. Купили? Запугали? Теперь уж вряд ли когда-нибудь удастся узнать…
Но все второстепенные тревоги и заботы отступили перед напряженными буднями подготовки к полету.
…В один из коротких дневных перерывов Акопян пил крепчайший кофе под тентом летнего кафе в Звездном, рядом сидел Брэдшоу. Штурман предпочитал слабый кофе со сбитыми сливками, чем и заслужил от Сурена обвинение в «женственности».
— Э, бросьте! — хрипел Джеймс. У него были не в порядке голосовые связки, однажды при аварии космотанкера надышался испарениями химического топлива. — По-вашему, мужчина только тот, кто хлещет крепкие напитки, курит дешевые «термоядерные» сигареты и отказывается от сладкого? Вам бы родиться в Техасе…
— Шучу, — махнул рукой Сурен. — Сам люблю сладкое. И сигареты курю ароматизированные.
— Забавный вы народ — русские! — посмеиваясь в чашку, сказал Брэдшоу. — И похожи на нас, грешных, и вместе с тем какие-то особенные. Других таких в мире нет.
— Я, собственно, не русский… Я армянин.
— А, это все равно. Россией мы для удобства называем весь ваш союз наций. И в этом тоже ваше сходство с нами, американцами. Великий народ — всегда смесь из десятков и сотен малых. Рождается качественно новый сплав! И возникает национальный характер. Советский, американский. Нечто объединяющее…
— А что вы видите особенного в нашем характере? — спросил Акопян, не желая увязать в споре.
— Хм… Как бы это сформулировать? — Штурман на минуту задумался. — Прежде всего вам свойственно какое-то беспокойство… искания, что ли? Такое что-то… не очень взрослое, но трогательное и даже достойное восхищения. Фермер, шофер, рабочий — не просто работают по специальности, а выдумывают, фантазируют… Они недовольны самими собой, они хотят все делать лучше и очень обижаются, когда им мешают. Их не удовлетворяет хороший заработок. Нужно еще нечто неуловимое… таинственное!
— Это неуловимое называется — творчество! — решительно сказал Акопян.
— Возможно. Но заметьте, как часто вам не хватает других качеств: собранности, предприимчивости, дисциплины! Какой-нибудь ваш полуграмотный гений мог придумать паровой двигатель или радио, а внедряли изобретение англичане, немцы, французы… Разве не обидно?
«Нет, без спора не обойтись!» — вздохнув, решил Акопян. И сказал, быть может, с излишней категоричностью:
— Обидно, конечно. Но, знаете, в глубине души еще обиднее другое: мы этих немцев и французов прикрывали грудью от всех нашествий, давали возможность мирно жить, внедрять новые изобретения, а они на нас же еще шли войной. И, кстати, при всем при том у нас вырастали отнюдь не «полуграмотные гении», а образованнейшие люди, ученые мирового класса. И через четыре года после самой разрушительной в истории войны мы уже имели свою — начиная с самых первых расчетов, целиком свою! — атомную бомбу. А еще через восемь лет первыми на Земле вышли в космос…
— Пощадите! — поднял руки Джеймс. — Честное слово, я не хотел задеть ваши патриотические чувства! Вы, конечно, во многом правы. А я, ей-богу, просто люблю вашу страну, потому и размышляю о ней, и делаю какие-то выводы… Не скрою: вы милы мне потому, что между нами, я повторяю, есть огромное сходство. Масштабность дел, широта души, этакая здоровая бесшабашность — от щедрости! И космос мы вот уже полсотни лет ломаем вместе, и вместе приносим ему жертвы.
— Точно, — сказал повеселевший Акопян. — И поэтому следующую порцию кофе беру я. Чтобы доказать широту души. Вам опять со сливками?
Он был доволен собой и жалел, что их диалог не слышал Игорь Петрович.
Еще несколько дней Сурен часто встречался с Брэдшоу и двумя другими, только что приехавшими американскими членами экипажа — Шварцкопфом и Сегалом. Затем программа подготовки разлучила их. Акопяну предстояла новая, совершенно необычная для космонавта роль. Он становился центральной фигурой планируемого полета. И при этом, как ни странно, должен был трудиться куда меньше, чем остальные космонавты. Можно сказать, даже просто отдыхать…
Как известно, посылка на Фобос сверхчувствительного и высокоинтеллектуального робота дала нулевые результаты. Стальной паук чуял искусственные биоимпульсы из-за преграды, но либо «не понял» команды, заключенной в них, либо не сумел ее выполнить. Вероятно, сигналы устройства, запрятанного неведомыми посетителями Фобоса, рассчитаны не на кибера, пусть даже самого совершенного, а на живое разумное существо.
И все-таки, даже посылая в таинственную «пещеру» человека, следовало повысить шансы на удачу. Ведь первый визит Акопяна ничего не дал. Приглашение войти, сделанное на частоте биополя, Сурен принял, но забрел в тупик, без толку рубил стену лучом лазера, и «сезам» не открыл двери. Скептики говорили, что у Акопяна и не могло ничего получиться: то ли за стеной камеры глухая скала, то ли механизм, открывающий проход, просто одряхлел с годами… как знать — не за миллионы ли лет? Но оптимисты, а таковых было большинство, не соглашались с этим. Если был передан и принят приглашающий сигнал — значит, механизм работает. И робот с «Дэниэла Буна» ощущал другие импульсы, уже находясь во внутреннем помещении, — это зафиксировано… А тому, что Сурен во время первой экспедиции не сумел услышать и понять новые команды, могло быть много причин. Помехи, психическое состояние бортинженера, отсутствие готовности — «настройки» на биоконтакт. Но главное, вероятно, усталость. Огромная, не столько физическая, сколько нервная усталость, накопившаяся за месяцы полета.
Вот ее-то, усталости, решили не допустить.
Идею, как ни странно, высказал сам Волновой, а точнее — его жена Валерия Сергеевна. В этом признался сам руководитель отряда космонавтов. На дворе стоял зябкий, неуверенный март; супруга доктор медицинских наук, светило отечественной гастроэнтерологии, устраивала Игорю Петровичу регулярные разносы по поводу того, что он ест мало зелени. «Как бы хорошо мы ни питались всю зиму, весной все равно наступает ослабление организма. Это биологический ритм, ему миллионы лет… Сейчас как никогда важно вводить в организм витамины, — внушала Валерия Сергеевна. — Вон, медведь что делает после зимней спячки? Сразу ищет первую травку. А у тебя верный инстинкт подавлен разумом…» — «Что? Что ты сказала? — вдруг оживился Волновой. — Верный инстинкт подавлен разумом?» — «Ну да», — удивленно подтвердила жена.
