Геннадий Прашкевич - «Если», 2003 № 08
— Так ведь он тогда еще не умер, — рассудительно заметил мистер Милдмей.
— Вздор! — сказала его супруга. — Даже самая энергичная вдова не сумеет поместить извещение о смерти в «Таймс» раньше чем за сутки, а если он еще не умер, когда я заезжала, у нее в распоряжении было лишь несколько часов. Нет, здесь что-то не так.
— Во всяком случае странно, — сказал мистер Милдмей. — Интересно, он тебе что-нибудь оставил?
— Как будто меня это трогает! Правда, он упомянул мне о своем рубиновом перстне, когда я в последний раз его видела, но сомневаюсь, что из этого что-то выйдет.
Мистер Милдмей положил газету.
— Его рубин? Пожалуй, он стоит не одну сотню фунтов. Да, было бы очень недурно получить этот камень.
— Сколько бы перстень ни стоил, Квинтус, я говорю о другом. Алворд выразил желание, чтобы он остался в нашей семье. Однако я его видела на пальце леди Базингсток.
— Она ведь его жена, Каролина. А жена, я надеюсь, принадлежит к семье мужа.
— Но не когда она вдова, Квинтус. Ведь она может снова вступить в брак и передать собственность первого мужа в семью второго.
— Значит, нам остается надеяться, что твой брат сделал соответствующее распоряжение в своем завещании. — Мистер Милдмей вновь взял газету, показывая, что вопрос исчерпан, но предупредил из-за шуршащих страниц: — Не стоит поднимать шум, Каролина, это будет выглядеть не слишком хорошо.
Миссис Милдмей в полной мере согласилась с мнением своего мужа, так что смогла нанести визит соболезнования и служить опорой горюющей вдове на похоронах сэра Алворда, не обращаясь к теме последнего визита покойного. И все же, стоя рядом с леди Базингсток у края могилы, она не сумела сдержать дрожи при виде рубина «Парват», пылавшего зловещим огнем на фоне траурных перчаток вдовы. Нет, Маргарет никак не следовало надевать перстень, и оставалось только надеяться, что горе помешало ей подумать, насколько неприлично выставлять рубин напоказ во время похорон. Тем не менее, когда на гроб упали первые комья земли, миссис Милдмей могла бы поклясться, что вдова улыбнулась.
— Но ведь она же была под густой вуалью! — воскликнула ее задушевная подруга леди Фицзаскерли, когда миссис Милдмей излила ёй свой праведный гнев.
— И все же, — возразила миссис Милдмей. — Ты же знаешь, как она выглядит!
— Как лошадь в белокуром парике, — ответила леди Фицзаскерли, которая испытывала к леди Базингсток такую похвальную неприязнь, которая могла удовлетворить самую взыскательную под-ругу.
— Вот именно. И самая густая вуаль, какая найдется в «Либерти», не спрячет даже мимолетного выражения на ее лице. Эта женщина скалила зубы, словно обезьяна. И в завещании не было ни единого упоминания о перстне, ни единого словечка, хотя многие коллекции брата розданы, а библиотека целиком завещана его клубу.
— Может быть, удар случился с ним прежде, чем он успел дать распоряжение нотариусу.
— Может быть. А может быть, и нет. Мне показалось, что мистер Чесс, когда завещание было оглашено, хотел поговорить со мной, но леди Базингсток всецело им завладела. А нынче с утренней почтой пришло письмо от мистера Чесса с нижайшей просьбой принять его в четыре дня сегодня же. Что ты об этом думаешь?
Леди Фицзаскерли терялась в догадках, но тема настолько ее заинтересовала, что она не могла не выложить все это леди Гленкоре Паллистер во время очередного визита. Леди Глен сидела в гостиной с мадам Макс Гекслер[5], своей частой гостьей, владелицей особняка на Парк-Лейн.
— Так это точь-в-точь дело с Юстескими брильянтами![6] — воскликнула леди Гленкора, когда леди Фицзаскерли закончила свой рассказ. — Вы помните скандал, когда дурочка Лиззи Юстес украла собственные брильянты, чтобы скрыть их от семьи своего покойного мужа?
— Нет, на мой взгляд, сходство здесь невелико, — сказала мадам Макс. Насколько я могу судить, никто ничего не украл. Джентльмен, впавший в детство, передумал, распорядился своей собственностью по-иному и поставил дам в щекотливое положение.
— А я считаю, что с миссис Милдмей обошлись очень бессердечно.
— Подумайте, моя дорогая! Ведь леди Базингсток — его вдова. Она ухаживала за ним в последние дни и разделяла его интересы.
— Его интересы! — холодно парировала леди Гленкора. — Лучше уж нам не касаться его интересов, если все, что я слышала, правда.
— Право, леди Глен! Вы же не верите, будто он колдун! — Воскликнула леди Фицзаскерли.
— Но он был членом «Магуса», так что еще я могу думать?
— Если он и был колдуном, — сказала леди Фицзаскерли, — то решительно странным.
— Ну, может быть, он им и не был, — согласилась леди Глен. — Колдуны больше всего на свете любят поговорить и редко путешествуют. Разумеется, это не по ним. Сэр Алворд слова не мог вымолвить в обществе и постоянно скитался то в одних дальних краях, то в других.
— Так или не так, — продолжала мадам Макс, — но если он был колдуном, леди Базингсток поступает очень неразумно, оставляя себе перстень, который он предназначил не ей.
— Несомненно, — согласилась леди Фицзаскерли сухо. — Но я училась с Маргарет Кеннеди в пансионе. Она была из тех девочек, которые всегда объедаются кремовыми пирожными, хотя потом их непременно тошнит.
Таким образом у миссис Милдмей нашлись заступники среди самых высокопоставленных особ в стране — факт, который мог бы послужить ей некоторым утешением, когда она сидела в своей гостиной и слушала, как поверенный излагал ей свою дилемму. Мистер Чесс был состоятельным человеком, надежным, как ирландский волкодав — что-то в нем соответствовало грубоватости шерсти и честности духа этого пса, каковая и принудила его признаться миссис Милдмей, что он каким-то образом потерял последнюю приписку к завещанию покойного.
— Это было в день, когда он заболел, знаете ли, или на день-два раньше. Он приехал в мою контору без всякого предупреждения и пожелал немедленно сделать запись. Она была засвидетельствована двумя моими клерками. В ней перстень был описан до малейших деталей: «Камень, именуемый рубин «Парват», вставленный в гнездо, образованное двумя крыльями из золота, сходящимися в кольцо». Драгоценность завещалась вам в пожизненное пользование, в случае вашей кончины переходила к Уилсону, причем завещатель указывал, что и камень, и кольцо ни в коем случае не должны передаваться в иные руки, кроме его потомков. Он настаивал именно на этих словах.
— И вы говорите, что приписки не оказалось в ящике с документами, когда вы достали из него завещание для оглашения?
