Геннадий Прашкевич - «Если», 2003 № 08
— И у тебя Малуша в возраст вошла. Не прогонишь, если сватью пришлю?
— Оно бы и ничего, да балует твой Степка, говорят. Гуляет с кем-то из деревенских, да и не с одной.
— Это, Емельян Андреич, дело молодое, чтобы девок портить, — отвечал Степкин отец. — Дурной еще, вот и гуляет. А как оженится, то перестанет. Дело известное.
— Так-то оно так, и я не прочь Малушу пристроить, а вот что приданого ты за ней хочешь?..
До дальних островов путь медленный и долгий. Сговорились отцы.
На Покров мхи покрыло первым нетающим снежком. О ту же пору и невестам издавна покрывают головы бабьими платками. Прежде этот день посвящен был Велесу — плодородному скотьему богу, всем сельским работам в этот день конец, и скотину с этого дня резать можно. Потому и праздник, веселый, языческий, потому и свадьбы.
С утра зазвонили в сельской церкви. В осеннем воздухе звон далеко слышен, до самых укромных укрывищ достигает.
— Звонят — воду мутят, — ворчала Кика.
Вообще, от колокольного звона не было ей ни жарко, ни холодно, но сегодня все не так. Трезвонили к свадьбе, дролечка Степа женился на гугнивой Малушке. Как-то там посестринка убивается?.. Не показывает чудесное окно деревни, праздничных людей, румяные лица. Лишь бряканье железного била в медный колокольный бок доносится в затинок. И сколько ни смотри, увидишь только приснеженную топь, исчахлые деревца и девчонку, что, прижав кулачки к груди, бежит, не увязая в подмерзшем мху.
У болота цепкая память, сверху может декабрь трещать, а под моховым одеялом прячется воспоминание об июньской жаре. Тепла трясина и гостеприимна.
Кика встретила беглянку на полпути к незамерзающим окнам.
— Куда ты, подруженька?
Анюта остановилась, кинулась в ноги болотной хозяйке.
— Кикушка, родная, помоги! Я знаю, ты говорила — у тебя средство есть. Забыть его хочу!
— Есть средство, как не быть. От всего на свете есть средство, — Кика достала заботливо припасенную слезу. — На вот, глони. Полегчает.
Ни мгновения не колеблясь, девушка проглотила прозрачную каплю.
Кто знает, о чем плачут среди травы скользкие болотные слизни?
Взгляд Анюты стал спокойным и отрешенным. Не приведи судьба никому из живых смотреть на мир таким взглядом.
Кика ухватила названную сестру за руку, повела к знакомому топкому месту.
— Вот и хорошо, — твердила она, — вот и ладненько. Пошли сестренка домой, в затиночек. Ты, главное, пока сквозь трясину плыть будем, зажмурься и не дыши. А там — Стынь-камень всякую боль остудит.
Делия Шерман
РУБИН «ПАРВАТ»
Можно только гадать, произошла бы трагедия, связанная с рубином «Парват», если бы сэр Алворд Базингсток не женился на Маргарет Кеннеди. Однако характер сэра Алворда непременно толкнул бы его на брак с женщиной, похожей на Маргарет Кеннеди, если бы волей судеб сама Маргарет Кеннеди не появилась на свет. Ведь сэр Алворд был кротким человеком, в обществе молчаливым и предпочитавшим одиночество — короче говоря, самой Природой предназначенным в спутники женщине, которая говорила без умолку и любила вращаться в обществе. Юную Маргарет Кеннеди окружали претенденты на руку и сердце, потому что она была жизнерадостна, умна и прекрасно одевалась, а к тому же обладала годовым доходом в три тысячи фунтов. Правда, со временем она стала властной и неуживчивой, но поскольку сэр Алворд значительную часть из тридцати лет, последовавших за венчанием, посвятил исследованиям разнообразной не нанесенной на карту глуши, он, возможно, попросту не заметил этой перемены. Когда угасание жизненных сил положило конец его путешествиям, леди Гленкора Паллистер[2] предсказала, что супруги незамедлительно разъедутся, однако месяц проходил за месяцем, а воссоединившаяся пара продолжала являть все признаки взаимной привязанности, доказывая, что даже самые ревностные охотники за человеческими слабостями иной раз попадают пальцем в небо.
Года через два после возвращения из последнего путешествия сэр Алворд посетил свою сестру миссис Милдмей. Между миссис Милдмей и леди Базингсток давно возникла некоторая холодность, и все эти годы миссис Милдмей виделась с братом лишь изредка. А потому она была весьма удивлена, когда как-то вечером в начале лондонского сезона ее горничная доложила о сэре Алворде Базингстоке. В этот час следовало думать о том, что пора переодеваться к ужину, тем не менее она распорядилась, чтобы сэра Алворда проводили в гостиную, и встретила его сестринскими объятиями.
— Вот и ты, Алворд, — сказала она. — Красавец по-прежнему, как я погляжу.
Еще в детстве над ними подшучивали из-за их сходства, однако квадратный подбородок и орлиный нос, которые делали его красавцем, ей придавали вид дурнушки.
Он пожал сестре обе руки и слегка отстранил ее от себя.
— Мне нужно сказать тебе нечто очень важное, Каролина. Ты моя единственная сестра и вообще единственная кровная родственница, а ведь я старик.
Несколько удрученная таким приветствием, миссис Милдмей пригласила брата сесть и изъявила полную готовность выслушать то, что он сочтет нужным ей сообщить, но он только глубоко вздохнул и потер лоб правой рукой, которую украшал перстень с большим рубином-кабошоном. Перстень был ей хорошо знаком: он был такой же неотъемлемой частью сэра Алворда, как его светло-голубые глаза и не очень хорошо скроенный костюм. Он вернулся с этим камнем из путешествия по Цейлону еще в молодости и с тех пор перстня никогда не снимал. При всей массивности перстень прежде прекрасно смотрелся на его широкой руке, но теперь он свободно поворачивался, грозя упасть с пальца.
Таившаяся в глубине камня белая звезда скользила, мерцала и так зачаровала взгляд миссис Милдмей, что, когда сэр Алворд снова заговорил, она была вынуждена попросить его повторить свои слова.
— Этот мой перстень, Каролина, — терпеливо произнес сэр Алворд, — не простая безделушка.
— Ну конечно, нет, братец. Более прекрасного камня мне видеть не доводилось.
— Да, камень превосходный. Подлинная ясная звезда — большая редкость и бесценна в рубине таких размеров. Но я говорил о другом. У этого перстня есть история, и владеть им — большая ответственность.
Казалось, он затруднялся продолжать, что было вполне естественно для человека, который привык к тому, что всю жизнь за него говорила сначала мать, а потом жена. Миссис Милдмей тихо ждала, пока он подыскивал нужные слова.
— Неожиданно это оказалось трудным, — вымолвил он наконец.
