Елена Крюкова - Беллона
Солнце било в лицо умирающему юноше, и тут из тени, из-под навеса над крыльцом, шагнул хозяин. В углу рта, как у всех старых ладакцев, у него пыхала сизым дымом трубка, изогнутая в виде атакующей кобры. Старик всмотрелся в лицо мальчика. Хлопнул в ладоши. Выбежал смуглый косорылый мальчонка, может быть, внук. Вместе с внуком старик вынес во двор бадью с рыжим песком, и они стали набирать в кулаки песок и рисовать им на земле круги, кольца, стрелы, квадраты.
Гюнтер глядел, онемев. На утрамбованной земле нищего двора появлялся рисунок, ему показалось, Солнечной системы из учебника астрономии. Красивые круги, один в другом. Старик и мальчонка взяли юношу под мышки и подтащили к странному рисунку. Уложили головой в центр мандалы, прямо в точку, с которой начали рисовать. Опустились на колени, сложили руки и стали петь, гундосо и хрипло, длинно, бесконечно растягивая гласные звуки. Дыхание умирающего выровнялось. Грудь поднималась выше, все выше. На щеки всходила краска. Пение продолжалось, старик гудел все громче, внук вторил ему нежным птичьим голоском. Они странно растягивали один слог: "О-м-м-м, ом-м-м-м таре... туттаре!" Умирающий открыл глаза и сказал: где я? Пить хочу!
Начальник тоже, как поющие, встал на колени и осторожно взял в руки голову юноши. "Как ты, Вольфганг?" Юноша улыбнулся. "Хорошо. Мне странно хорошо. Я умер и воскрес, да?"
Еще через минуту Вольфганг уже сидел и пил горячий чай из кружки Гюнтера.
После того случая Гюнтер многое понял.
И прежде всего он понял: не надо быть самоуверенным индюком, а еще - считать свой народ первым на земле.
Ведь сам Гитлер послал их сюда. Они - стратонавты Гитлера. Они входят в синюю, чистую стратосферу Тибета, и сейчас, скоро, они выловят здесь, под слепящей снежной вершиной, последнюю, острую как копье тайну Земли. Правду говорят: тогда не надо будет никаких войн, никаких минометов и самолетов. Все решится одной песочной мандалой. Одним этим утробным стоном: "Ом-м-м-м-м".
Пыль вилась столбом за кривыми хвостами смирных яков. Як, черный шерстяной диван: шерсть, молоко, масло, мясо, безошибочный путь по узким горным тропам. Як ступает осторожно и выверенно, он никогда не упадет в пропасть. Почти никогда. Здесь он лучше, точнее и лошади, и осла.
Гюнтер подходил, гладил яка между ушами. Як молчал. Смиренно принимал ласку чужого человека.
Отдохнув и подкрепившись, потеплее одев недавнего мертвеца, подтрунивая над ним: "Ну как там оно было, на том свете, Вольфганг, расскажи, а?!" - они двинулись по дороге прочь от Ладака, и старик, посасывая черную трубку-змею, стоял на пороге и бесстрастно, широко стоящими узкими глазами-иглами, глядел им вслед.
В перекрестье гор, высоко над пешей тропой каменными сотами нависли дома.
Дома лепились к склону горы дерзко и обреченно - казалось, дунет ветер, и сорвет их, и разнесет в клочья.
Начальник сверился с картой.
- Стой! Это здесь.
Люди стащили с плеч рюкзаки. Каждый ощупал оружие, при себе ли: несли не на виду, в кобурах или чехлах, а прятали в карманах, в чемоданах, в мешках. Здесь не надо было показывать, что ты вооружен.
- Бьюсь об заклад, Гюнтер, дикари даже не знают, что идет война, - усмехнулся недавний мертвец Вольфганг, хлопая себя по карману походных штанов. Карман оттопыривал увесистый "вальтер".
Гюнтер глядел на монастырь, нависший над ущельем. Солнце взошло высоко, и горы стали прозрачными, теряя четкие очертания, будто взлетели и оторвались от земли. Цепь красно-золотых снеговых треугольников висела на тонкой невидимой нити над вечно лежащей в пропастях тьмой. Солдаты Гитлера, задыхаясь от нехватки кислорода, перекидывались словами, как мячами.
- Как они нас примут?
- Может, и не примут вообще.
- Тогда расстреляем их?
- Тогда мы не узнаем того, что нам надо узнать.
- Значит, надо их задобрить?
- Ничего не надо делать нарочно. Веди себя как ведешь. Естественный человек лучше искусственной куклы, запомни это.
Они, преодолевая недомогание, поднялись по тропинке. У ворот монастыря сидел маленький лысый мальчик в желтом балахоне. Он перебирал четки. Увидев незваных гостей, он вскочил, подпрыгнул два раза по-лягушачьи, присел, раздвинув колени, потом чинно поклонился и сказал что-то веселое на своем языке.
- Видишь, нас приглашают, - ухмыльнулся Вольфганг.
- Вижу, - ответил Гюнтер. - Так войдем!
Солнце подталкивало их в спины, и они цугом, один за другим, вошли в монастырь, и мальчик в золотом балахоне бежал впереди, в пыли мелькали его коричневые пятки.
Им навстречу вышли монахи. Один, другой, третий. Вскоре вся площадка перед храмом заполнилась монахами. Все бритые, и все в ярких одеяниях: кто в темно-вишневых атласных плащах, кто в ярко-желтых, цыплячьих халатах. Мелькали и наряженные в алый шелк. "Священники", - подумал Гюнтер.
Монах в красной шелковой накидке, медленно, важно ступая, подошел к Гюнтеру и раскланялся. "Почему ко мне?" Солнце палило, жгло волосы и щеки. Нечем было дышать. Гюнтер поклонился в ответ, беспомощно глянул на начальника. Начальник обиделся, фыркнул. "Как девушка, обижается. Ревнует. Монах меня посчитал главным".
Красный монах вертел в руке странную штучку: медный цилиндр, изукрашенный причудливыми узорами. Цилиндр прикреплен к деревянной палочке с медным ободом, крутится гладко, без сучка без задоринки. Гюнтер не мог глаз оторвать от вращенья священной игрушки.
Начальник, немного знавший тибетский язык, ворчливо перевел то, что сказал лысый монах в красном атласе:
- Чтобы не повторять молитвы, они крутят такие вот бирюльки. Ступайте вперед, герр Вегелер! Если уж вас приняли за главного - будьте им!
Монахи разом, как по команде, поклонились пришельцам. Немцы обводили глазами отшельников. Они мало смахивали на изможденных высокогорьем и постами несчастных. Веселые раскосые, гладкие лица. Мышцы играют под цветными шелками. Узкие глаза рыбами плывут, уплывают прочь с лиц, говорят о быстротечности жизни, о бессмертной улыбке солнца. Солнце улыбается шире Будды. Вон он, их великий Будда - посреди огромного храма: их сразу ввели в храм, чтобы чужаки могли поклониться святыням.
Странного цвета статуя. Из драгоценного камня?
Зелень переливалась, вспыхивала, через гладкую руку изваяния, на просвет, были видны храмовые свечи и медные, мраморные и каменные фигуры Тар: Белой Тары, Зеленой Тары, Синей Тары. Гюнтер не знал: это женские воплощения божества.
- Нефритовый, - со вздохом сказал Вольфганг. - Какая куча дорогого нефрита! Наши ювелиры дорого бы дали за этого балду.
Гюнтер не мог отвести глаз от выпуклых слепых, зеленых очей Будды. Веки и подняты, и опущены одновременно. Так одновременны жизнь и смерть. Мы живем, не зная, что такое смерть; она все время у нас за плечом. А когда мы умрем - мы перестанем знать, что такое жизнь, хотя она будет все так же продолжаться.
