В. Бирюк - Урбанизатор
Дальше — все побежали. И бежали все сорок вёрст по заснеженному льду рек. Ночью и днём. Бросая барахло и теряя людей. Преследователи явно не ожидали от мирного населения такой прыти. До Стрелки беглецы всё равно не дошли бы — догнали. Но мы-то вылезли чуть раньше, как чёртик из табакерки, сбоку, «из служебного хода».
…
— Тебя как звать-то?
— Минья? Яныгит Паймет. Да.
— Так вот, Яныгит…
— Погодь, Воевода. Яныгитом его отца звали. Он — Паймет.
Хорошо, что Гладыш поправил. А откуда мне знать, что у мари личное имя мужчины — второе? Паймет Яныгитич… Мда… Звучит.
— Так вот, Паймет. Чего дальше делать будем?
Пожилой невысокий черноволосый мужчина. Седоватый, сутулый. По глазам — не дурак. Переминается передо мной, мнёт шапку в руках. За его спиной кучка таких же персонажей. В шубейках, озямках, армячишках… Или как там оно у них называется. Баб с детьми распихали по избам — отогреваются.
Распихали… Факеншит! У меня половина подворий в Кудыкиной горе — разобраны! Я ж никак не ожидал…!
Да, я никак не ожидал, что мне вот вдруг, посреди зимы, припрёт заниматься этногенезом русской нации. Не в смысле возвратно-поступательном, как вы подумали, а в смысле структурно-систематическом.
У меня куча дел — аж горит! С глазурью — вот только-только, инвентаризация — не закончена, сапожная мастерская — чуть дышать начала, о скорняках — только разговоры пока… И тут — на тебе! Изволь сыскать к вороху местных национальных вопросов — таких же ответов. Вот прям нынче! И решить надо так, чтобы потом не перерешивать. Потому как тут за каждым словом — судьбы людей. Им меняться — каждый раз больно. А иной раз — и кроваво.
Попадизм — помесь бега с препятствиями и КВНа. Пытаюсь подпрыгивать и острить. Или — умничать? Ай-къюкнул в прыжке…
— Паймет говорит — они просят защиты. От этих… «унжамерен».
Хорошо, что Гладыш сыскался — толмачит толково. А Саморода я услал с бабами разговаривать — ну не будет же он, даже при всём своём «нацизме», ксенофобнутости и истеричности на них кидаться с ножиком!
— Нет. Я — Воевода Всеволожский. Моё дело — защищать людей здесь. Своих людей. Здесь у меня — мир. А за всякого прохожего-проезжего вписываться… Если ты купец — пришёл, поторговал — иди дальше. Если новосёл — пришёл, принял мой обычай, становись в работу. Если бродяга вольный бездельный — пришёл и… и ушёл.
Я пытался как-то структурировать ситуацию, как-то найти «ящичек» для этих… мигрантов. Навесить этикетку и отнести к категории. У меня до сих пор не было вот таких пришельцев. Мои пердуновские, оставшиеся из войска, снятые, вольно или невольно с каравана, взятые с бою муромские и мордовские… Но вот таких… Как их и куда?
А чего я себе мозги мучаю? Пусть они сами мучаются!
— Кто вы, Паймет? Чего вы хотите и что можете? Это — решать вам. Я могу накормить ваших людей и дать им тёплый кров. Сегодня. Пришлю приказчика, вы заплатите за это — я не подаю милостыни. Утром — вы уйдёте. Вы сами пришли — вы сами уйдёте. Куда хотите. Вы — вольные люди.
Марийцы выслушали перевод, негромко побурчали между собой, потом Паймет, глядя мне в лицо, произнёс какую-то сложную фразу. И они все повалились на колени. Гладыш объяснил:
— Они все, всем родом, просят тебя, чтобы ты их похолопил. С детьми и с жёнами. Клянутся быть тебе верными рабами, служить верой и правдой, даже и живота своего не щадя, и из воли твоей никогда не выйти. Отдают себя в руки твои, душой и телом. Господине.
Глава 381
Оп-па! Порабощение целого народа… Ну, племени… Точнее — рода. Добровольное! И — тотальное… Ванька-поработитель…
Кто?! Я?!!!
Дерьмократ до корней костей и либераст до мозгов волос! Уелбантуриться…
Давно ли я бил себя пяткой в грудь и кричал сам себе: «Воли своей не отдам никому!». «Без свободы я — не я. А себя я люблю больше своей жизни!».
Ваня, можешь продолжать. Бить пяткой и кричать носом. Тебя в рабы — никто не приглашает, тебя — в рабовладельцы зовут. Это несколько разные должности.
Не ново.
Помню, как в Паучьей веси разглядывал обширную колышущуюся белую задницу насилуемой крестьянки, зафиксированную искусниками Макухи-вирника, ныне покойного, между жердями загородки для свиней. И своего первого добровольно похолопленного с семейством — избитого «паука» Всерада.
«Лучше нету „того свету“
Когда власть — да грызть начнёт».
А здесь — не власть, просто — соседи. Но результат — тот же. «Дяденька, прими нас в скоты двуногие».
Опыт, набранный в Рябиновской вотчине, позволяет уже не шарахаться испуганно, зажимая нос от омерзения, а спокойно размышлять, сравнивать варианты, адаптировать уже известное и освоенное — к конкретным реалиям.
Мда… фиг бы я что придумал, кабы не «Рябиновское сидение».
В Пердуновке постоянно были люди, которые называли себя моими холопами. Я их освобождал, того же Потаню или Звягу, а они снова образовывались. Преимущественно — в результате покупки за хлеб или наказания. Бывали и беженцы. Те же голяди. Но там контингент и ситуация — специфическая.
Здесь я ввёл категорию «рабы города». По сути — зэки, наказанные за преступление — вооружённое нападение на моих людей, в оказании сопротивления… В соучастии, подготовке, способствовании, обеспечении, не доношении, не воспрепятствовании…
Но что с этими-то делать? Выдать всем «холопскую гривну» на шею? По их настоятельной и задушевной просьбе. «Уважить»? Дать просимое «скотство»? — Противно. Делать из вольных людей — рабов… Не хочу.
«Явить милосердие»? «Подать милостыню»? Накормить, обогреть, защитить… От чистого сердца, от полноты души, от сострадания и сочувствия…
Ресурсы всегда ограничены. Дать этим — отобрать у других. Выкинуть создаваемое «светлое будущее» на ветер?
«Птицы божьи не сеют, не пашут, а всякий день напитаемы бывают» — христианская мудрость.
Птицы? — Летите. Туда, где за чириканье — платят. Главное — отсюда. Другое название птиц: «пернатые вредители».
Дилемма выглядит примитивно: или — рабство, или — милостыня. Других вариантов нет?!
Вышибить? — Перемрут. — Оставить? — А дальше?
Конкретика последствий… У меня крайняя недостача рабочей силы. По сути — второго по важности, после собственного времени, ресурса. Рабочих рук не хватает. Я уже объяснял: динамит или анальгин — фигня. Можно заменить или обойтись. Вон Ганнибал без всякого динамита скалы в Альпах уксусом колол.
«Можно». Если есть люди, делающие нужное дело. А если их нет, то… то — нет. Ничего нет!
