Георгий Реймерс - Северная корона
Коридор окончился маленькой площадкой на скальной стене обрыва плоскогорья. Отсюда до подножия было не менее двадцати метров головоломного, почти отвесного спуска.
С площадки открывался живописный вид на залитую полуденным солнцем пустыню и причудливые, изглоданные ветрами тысячелетий скалы. Невдалеке, подбирая колючку, бродили их верблюды.
Попав из вечного мрака подземелья в океан света и тепла, эфовцы долго сидели отдыхая. Немного придя в себя, Тата взглянула на товарищей.
— Ну и хороши-и же мы! — нараспев проговорила она.
Действительно, вид у всех был аховский. То, что осталось на Алексее и Прохоре, никак нельзя было назвать одеждой. Изодранные, в грязи, в синяках и кровоподтеках, они выглядели бродягами самого худшего пошиба. Тате удалось сохранить некоторое подобие своего туристского костюма. Она выглядела лучше парней, но ненамного.
— Не находишь ли ты, что Прохор удивительно похож на Тарзана после схватки со львом, — заметил Алексей, обернувшись к девушке.
— А ты — на общипанного петуха, — не растерялся сибиряк.
Тата фыркнула:
— Ну, а я на кого?
— Если хочешь знать — на драную кошку, — убежденно ответил Прохор.
Друзья расхохотались. Нервное напряжение разрядилось, и они долго не могли успокоиться.
— Смех-то смехом, а вот как слезать? — проговорил Алексей, размазывая по лицу выступившие слезы.
Прохор взглянул вниз и присвистнул:
— Однако здесь шею сломать запросто. Нужно делать веревку.
Сбросив с себя остатки верхней одежды, он начал раздирать тряпье на полосы. Алексей последовал его примеру. Скоро узловатая ненадежная снасть была готова, и сибиряк опустил ее с обрыва.
— Эх! Не хватает немного! — сокрушенно проговорил он.
Тата зарумянилась, но делать было нечего. Оставив на себе только самое необходимое, она украдкой вытащила из кармана Мика и спрятала его за лиф, а одежду пожертвовала «в общий котел». Теперь эта, с позволения сказать, веревка стала достаточной длины, но ее прочность оставляла желать лучшего.
— Спускаться буду я, ты слишком тяжел, — заявил Алексей Прохору.
— Послушай, Леша! — вмешалась девушка, берясь за веревку. — Я вдвое легче тебя.
— Ни в коем случае.
— Да пойми же! Если ты оборвешься и покалечишься, мы и вовсе не сможем отсюда слезть. Прохор, да что же ты молчишь? — горячо убеждала их Тата.
— Пожалуй, она права, — согласился сибиряк.
Нехотя Алексею пришлось уступить. Девушка обвязалась вокруг груди и подошла к обрыву. Алексей поймал себя на том, что не отрываясь любуется ее ладной фигуркой.
— Пока! — помахала им Тата.
Понемногу отпуская веревку, Алексей с Прохором напряженно следили, как, цепляясь за каждый выступ, она спускается по головокружительной круче. Ощупью отыскивая точки опоры, Тата слезала все ниже, ниже и вот спрыгнула с последнего уступа. Опасный спуск закончился.
Парни облегченно вздохнули. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Алексей схватил Прохора и крепко поцеловал в грязную небритую щеку.
— Ты что? — опешил тот.
— Не знаю… так, от избытка чувств, — смутился Алексей.
Сибиряк понимающе усмехнулся и дружески потрепал его по плечу.
Не теряя времени, Тата поймала верблюда и, достав из вьюка веревку, направилась обратно.
— Эй, павианы! Живы? — крикнула она, привязывая моток веревки к свешивающемуся тряпочному концу. Наверху, как по команде, высунулись две взлохмаченные головы.
— Живы! — донеслось оттуда.
— Тогда поднимайте веревку.
После благополучного спуска молодые люди в первую очередь бросились к бурдюкам. Теплая, припахивающая шкурой вода показалась удивительно вкусной. Утолив жажду, они умылись, переоделись в запасную одежду, а потом энергично принялись за сухари и консервы. На этот раз обед проходил в полном молчании. Все были слишком голодны, чтобы отвлекаться разговорами.
— Пожалуй, сегодня никто не страдал отсутствием аппетита, — улыбнулся Алексей, когда с едой покончили.
— Нормально подрубали, — отозвался Прохор, до блеска вычищая банку коркой от сухаря.
Испытанные за последние сутки мытарства утомили друзей, требовался отдых. Они решили разбить лагерь около ущелья и направились туда.
Проходя мимо заваленного входа в пещеру, они остановились.
— Отчего произошел обвал? — недоуменно проговорил Алексей.
Прохор взглянул вверх.
— Кто его знает! На круче камней много, чуть шевельни — и посыплются.
— Смотрите! Что это? — вскрикнула Тата, указывая на край завала. Там из-под камней торчала желтая скрюченная рука.
Разбросав камни, эфовцы вытащили труп худого, костлявого старика в потрепанной одежде буддийского монаха. На его редкой седой бороде запеклась кровь. Тускло поблескивали не прикрытые веками остекленевшие глаза.
— Вот он, виновник наших бед, — сказал Алексей.
Тата вынула платок и накрыла им лицо старика.
— Как же его завалило? — вполголоса спросила она.
Прохор указал вверх, где среди каменной осыпи виднелось несколько выветренных глыб, и пояснил:
— Он, видно, хотел нас похоронить, — толкнул такой «камешек» — осыпь поползла вниз и его с собой прихватила.
— Зачем это было нужно? — спросила Тата. — Что плохого мы ему сделали?
Прохор пожал плечами.
— Скорее всего дело было так, — сказал Алексей. — Этот монах — отшельник и, конечно, фанатик. Обосновался в святом месте, у могилы Великого Дракона. Постепенно совсем одичал, а увидев европейцев — испугался, что они осквернят святыню, и решил уничтожить нас любыми средствами. Вот, пожалуй…
— Тише! — поднял руку Прохор.
Со стороны пустыни донесся звук выстрела. Они прислушались. Через некоторое время выстрел повторился уже ближе. Прохор схватил тулку и ударил дуплетом. Ему ответили тем же. Вскоре из-за барханов показался караван.
— Наши! — крикнула Тата, и все побежали навстречу.
Глава 11. Неземной талисман
Как бывает в таких случаях, друзья встретились шумно. Обрадованные, что все живы и здоровы, они, обнимаясь, долго мяли друг друга.
Особенно досталось Тате. Игорь так переволновался за нее, что теперь не мог сдержаться. Он схватил сестренку на руки и целовал, пока та не взмолилась.
Едва выпустив Тату, он сам попал в дружеские объятия. Прохор не рассчитал силу и стиснул приятеля так, что у того затрещали ребра. Увидев, что Игорь схвачен надежно, Лева подошел к запыхавшейся Тате. Сдерживая переполнявшее душу волнение, он взял ее за руки и, мучительно краснея, тихонько спросил:
