Октавия Батлер - Рассвет
– И все из-за того, что я отправилась к Тэй?
– Нет.
Узлы среди щупалец Йядайи стали крупнее, его вид – уродливее.
– Все гораздо сложнее – причина кроется скорее в том, что теперешний период очень сложен для них обоих, Никани и Кахгуяхта, и для тебя тоже. Никани предоставило тебя самой себе, и ты не сумела верно распорядиться своей свободой.
– Что?
Тедиин спросила что-то на быстром, неразборчивом оанкали, и Йядайя ответил ей. В течение нескольких минут они переговаривались друг с другом. Потом Тедиин обратилась к Лилит на английском.
– Кахгуяхт должно научить… ребенка того же пола – понимаешь?
– Значит, я часть этой учебы? – с горечью в голосе спросила Лилит.
– Никани и Кахгуяхт учатся, и ты – их учитель, – подсластил пилюлю Йядайя.
Лилит нахмурилась, ожидая от Йядайи дальнейших объяснений.
– Тедиин хочет сказать, что если Никани не сможет добиться с тобой успеха, тобой займется Кахгуяхт.
Лилит вздохнула.
– Господи Боже, – прошептала она. И добавила через секунду: – А почему мной не может заняться кто-нибудь из вас?
– Как правило, обучением новых видов занимаются оолой.
– Но почему? Если у меня и есть настроение учиться, я хочу чтобы этим занимался, например, ты, Йядайя.
Головные щупальца Йядайи разгладились.
– Ты любишь его или Кахгуяхта? – спросила Тедиин.
Разговорный английский женщины-оанкали улучшался прямо на глазах, практически в течение разговора – настолько глубокой и быстрой была у нее память. Лилит такой прогресс в овладении языком оанкали и не снился.
– Я не хочу никого обидеть, – ответила Лилит, – но в данном случае предпочитаю Йядайю.
– Хорошо, – проговорила Тедиин, и ее головные щупальца тоже разгладились, хотя и по непонятной для Лилит причине. – А Никани… кто нравится тебе, оно или Йядайя?
Лилит открыла было рот, но задумалась. Йядайя надолго оставил ее в обществе Никани, и наверняка в этом был какой-то глубокий умысел. А Никани… Никани вызывало к себе симпатию, быть может потому что было ребенком. Ответственность за то, что творилось сейчас с остатками человечества, лежала на нем не более, чем на ней самой. Никани просто выполняло указания – или по крайней мере старалось это делать – указания взрослых, которые его окружали. Товарищ по несчастью – вот кто он был ей.
Нет, конечно же нет, Никани никакая не жертва. Просто симпатичный юнец, не более того. Который сумел пробраться ей в душу, как она тому ни сопротивлялась.
– Понимаешь? – спросила ее Тедиин, щупальца которой снова разгладились.
– Понимаю, – отозвалась она и глубоко вздохнула. – Понимаю, что все, включая и самого Никани, делают все, чтобы Никани мне понравился. Что ж – вы выиграли, вам это удалось. Мне он действительно нравится.
Она повернулась к Йядайе.
– Вы прекрасно умеете манипулировать людьми, вы в этом собаку съели – понимаешь меня?
Йядайя был полностью поглощен процессом приема пищи.
– Я хотя бы вам не в обузу? – спросила тогда она.
Никто ей не ответил.
– Вы можете помочь мне научиться чему-то полезному, чтобы я стала для вас меньшей обузой? Хотя бы об этом я могу вас попросить?
Он повернулся к ней, направив в ее сторону часть головных щупалец.
– О чем ты говоришь?
– О том, что мне нужно что-то, на чем писать. Бумага и карандаш. Или ручка – что там у вас есть.
– Нет.
Тон, которым был произнесен этот краткий отказ, не допускал обсуждений. Йядайя был истым членом своего семейства, заключившего меж собой тайный союз с целью лишить ее знаний – при том, что на словах выходило так, что все они более всего на свете хотели одного: как можно скорее и лучше обучить ее. Невероятно. Какое-то безумие.
Она развела перед ним руки в жесте немого бессилия, потом покачала головой:
– Но почему?
– Спроси об этом Никани.
– Я уже спрашивала его. Он отказался объяснять.
– Возможно, тебе следует подождать ответа. Со временем ты получишь все необходимые тебе знания, и быть может совсем не из того источника, из которого ждешь. Ты поела?
– Да, с меня уже достаточно, во всех смыслах.
– Тогда пойдем, я открою для тебя стену.
Она с трудом поднялась со своего возвышения, заставив тело выпрямиться, и вслед за Йядайей двинулась к стене.
– Никани хочет, чтобы ты научилась запоминать, не используя для этого записи, – сказал он ей, прикасаясь своим головным щупальцем к стене.
– И каким же образом ему удастся это сделать?
– Спроси сама.
Она устремилась в образовавшийся в стене проход, как только он расширился достаточно, чтобы она смогла пройти, и оказалась в комнате; здесь была пара оолойев, которые не обратили на ее приход никакого внимания, за исключением рефлекторного взмаха нескольких головных щупалец в ее сторону. Оолой говорили друг с другом – спорили о чем-то – на очень быстром оанкали. Их спор – по какой-то причине она не сомневалась в этом – шел о ней.
Остановившись, она оглянулась назад, вознамерившись улизнуть тем же путем, которым пришла. Пускай уж лучше доспорят без нее и потом сообщат ей о своем решении. Скорее всего, ей это решение не понравится, и она не была настроена слушать, как ее обсуждают. Но стена уже затворилась, словно болотная жижа после падения камня – неожиданно быстро.
Как оказалось, у Никани было свое собственное мнение, и оно упрямо его отстаивало, что обнадеживало. В середине одной из пулеметных фраз, оно быстро указало в ее сторону пучком головных щупалец, а потом и поманило ее ими к себе. Она тут же подошла к нему ближе и остановилась рядом, готовая оказать молодому оолой в споре с Кахгуяхтом любую моральную поддержку, какая только потребуется.
Заметив перед собой Лилит, Кахгуяхт остановилось прямо посреди недосказанной фразы и развернулось к ней лицом.
– Ты ведь не понимаешь ни слова из того, что мы сейчас говорим? – спросило оно ее по-английски.
– Нет, – призналась она.
– А теперь ты понимаешь меня? – снова спросил он ее на медленном оанкали.
– Теперь – да.
Кахгуяхт снова повернулось к Никани и опять заговорило быстро и непонятно. Тщательно напрягаясь и стараясь уловить хоть что-нибудь, Лилит показалось, что она разобрала что-то вроде: «Ну что ж, теперь, по крайней мере, мы знаем, что она способна научиться чему-то новому».
– С бумагой и ручкой я смогу учиться еще быстрее, чем теперь, – подала голос она. – Но и с ручкой и бумагой или без них я смогу сказать тебе, что я о тебе думаю, на трех разных земных языках!
В течение нескольких секунд Кахгуяхт сидело молча, очевидно переваривая услышанное. Наконец оно поднялось с места, шагнуло к стене открыло ее и вышло из комнаты.
Когда отверстие в стене затянулось, Никани улегся на кровать и сложил руки у себя на груди, крепко обхватив себя подмышками.
