Тим Леббон - Конг: Остров Черепа
«Та самая тварь!»
Сердце на миг замерло и пустилось вразнос. Земля вновь вздрогнула. Чуть повернув голову, он увидел гигантскую гориллу, опустившуюся на колени у берега озера меньше, чем в сотне футов от него.
«Увидит, узнает, сожрет и…»
Чепмен сделал медленный глубокий вдох, стараясь взять себя в руки. Зверь еще не видел его. Огромный валун, возле которого сидел человек, загораживал его почти целиком. Значит, шанс еще есть. Только не двигаться и не шуметь…
Зачерпнув со дна озерца огромную пригоршню ила пополам с водой, горилла приложила ил к огромной рваной ране на предплечье. Чепмен застыл от изумления и взглянул на собственное предплечье – на рану, не дававшую ему покоя. Он был глубоко потрясен.
«Это же мы его так», – подумал он, в первый раз с момента прилета увидев в этом звере не чудовище, не врага, а нечто иное.
Горилла замерла и вдруг взглянула прямо на него. Взгляд ее изменился. Сморщившись, она громко потянула носом воздух, протянула вперед вымазанную илом руку, направилась к Чепмену, потянулась через его валун…
…и резко погрузила руку в озеро по самый локоть.
Поднятая волна окатила берег. Воспользовавшись представившимся случаем, Чепмен подался назад и вжался в камень в отчаянной надежде, что валун может послужить ему защитой.
А зверь уже тащил из озера огромное щупальце, крепко сжав его в кулаке. Щупальце извивалось, его присоски пульсировали, сжимаясь и разжимаясь на открытом воздухе. Вода всколыхнулась – и новые щупальца выхлестнули из глубины наружу, оплетая предплечье гориллы. Тогда она поднялась во весь рост и изо всех сил потянула противника к себе.
Из воды показался кальмар – воистину гигантский; куда больше, чем Чепнему когда-либо приходилось видеть. Да что там, он и не слышал о таких! От кончиков щупальцев до кончика хвоста в нем насчитывалось, вероятно, футов восемьдесят. Сила кальмара оказалась под стать размерам. Несколько его щупальцев цеплялись за что-то в глубине озера, а горилла, пыхтя, тянула остальные к себе, стараясь вытащить врага из воды. Бурлящая вода потемнела – кальмар выпустил струю густо-черных чернил. Их брызги достигли берега и окатили Чепмена с ног до головы. Вонючая вязкая жидкость, облепившая одежду, оказалась тяжелой, будто деготь.
Одно из щупальцев хлестнуло по валуну, за которым прятался Чепмен. Даже самый его кончик оказался толщиной с предплечье вертолетчика. Этот-то кончик и опустился ему прямо на ноги. От резкой боли Чепмен вскрикнул, но его голос совершенно потерялся в шуме битвы двух исполинов, вскоре сменившемся тошнотворным хрустом. Рискнув выглянуть из-за валуна, Чепмен увидел, как горилла вгрызается в голову кальмара. Кожа моллюска лопнула, и голова его взорвалась, обдав все вокруг омерзительной слизью, обрызгавшей шкуру гориллы и растекшейся по поверхности озера толстой пленкой.
Съежившись за валуном, Чепмен ждал, когда же все это кончится. Тихонько постанывая, он вслушивался в чавканье гигантских челюстей. Кончик щупальца, упавший ему на ноги, обмяк, а потом вдруг резко отдернулся и исчез. Обед огромной гориллы шел к концу.
Чепмен посидел за камнем еще немного, прислушиваясь к чавканью и причмокиванию, эхом разносившемуся над озером. Кровь и чернила моллюска расплылись по поверхности воды, словно разлитая нефть. Вскоре вокруг вновь воцарился мир и покой. Летчик снова рискнул высунуться из-за валуна. Там, за валуном, не оказалось никого: и кальмар и горилла исчезли без следа, как будто их здесь и не было.
– Вот дерьмо-то, – пробормотал Чепмен. – Вот дерьмо…
Ему уже не хотелось ничего – только бы вернуться к разбившемуся «Си Стэллиону».
Глава шестнадцатая
Уивер уже начала сомневаться, что захватила с собой достаточно пленки. Она предпочитала ленты по тридцать шесть кадров и уже истратила шесть штук. Осталось максимум восемь. А по пути от реки к деревне открывались такие картины, что восемь пленок по тридцать шесть кадров можно было заполнить в один миг.
Во-первых, жители деревни. Все они носили разноцветные одежды, раскрашенные и расшитые так, чтобы ткань сливалась с определенным фоном. Одни носили оттенки джунглей, другие – бледные, под камень, третьи – грязные, илистые цвета местных водоемов. Мужчины и женщины одевались одинаково, да и во всем остальном, похоже, были равны. Какой бы ни была местная иерархия, положение в ней явно не зависело от пола. Дети играли и бегали по улицам, как и положено детям, но и их лица и обнаженные тела были испятнаны камуфляжной раскраской.
Не менее удивительной была и сама деревня. Постройки, поднятые на сваях выше уровня возможных наводнений, ей встречались и во Вьетнаме, но местная архитектура была намного сложнее и основательнее. Сваи, прочные столбы из бревен и камня, выдерживали дома в несколько этажей, пристроенные к стволам высоких, вполне возможно, тысячелетних деревьев. Жилища островитян были сплошь покрыты вязью из ярких черт, складывавшихся в узоры, на фоне которых любой из туземцев, встав неподвижно, делался совершенно неразличимым. Возможно, каждая семья в деревне имела фамильные узоры и цвета…
Уивер щелкала затвором, и камера послушно фиксировала на пленке виды и лица. Жители деревни не реагировали на направленный в их сторону объектив никак – не принимали картинных поз, но и не отворачивались в раздражении. Они просто относились к камере как к еще одному чужеземцу. Внешне они вообще не выказывали никакой реакции на что бы то ни было. Что у них на уме – оставалось только гадать.
А за деревней, в глубине долины, возвышалась стена.
Эта стена была больше и выше всех прочих построек на острове. Циклопическое сооружение из камня и дерева надежно перегораживало долину от края до края. Оно напоминало Уивер высокую плотину – разве что, в отличие от плотины, было полностью вертикальным. Стена была сложена из огромных глыб тесаного камня, укрепленных рядами бревен в двух самых высоких местах. Заостренные бревна, выставленные наружу сквозь гнезда между глыбами, довершали образ могучей и неприступной крепости.
Вся поверхность стены была расписана теми же причудливыми орнаментами, что и дома островитян. Орнамент явно предназначался не для маскировки – должно быть, он имел какое-то церемониальное значение или был связан с местными суевериями.
Стена выглядела великолепно и устрашающе. Такого Уивер не видела никогда. Ей не терпелось подойти поближе и разглядеть ее подробнее.
– Эта стена – от зверя, которого мы видели в джунглях? – спросила она.
– Его зовут Конг, – сказал Марло.
– У этой зверюги есть имя? – удивился Брукс.
– Он – не зверь. И – да, туземцы считают, что его зовут Конг. Но стена – не из-за него.
Уивер похолодела. «Значит, здесь есть нечто еще хуже Конга», – подумала она, и это не было ни мыслью, которую ей хотелось бы высказать вслух, ни вопросом, который хотелось бы задать. Переглянувшись с Конрадом, она прочла в его взгляде те же опасения.
– Надо же, петроглифы[41], – заметил Брукс, глядя на символы, украшавшие крепостную стену и дома островитян.
– Нет, – возразила Сан, – больше похоже на письменность.
Она принялась изучать узоры, словно стараясь отвлечься от всего, что произошло. Уивер тоже очень хотелось бы отвлечься от пережитого хоть на что-нибудь, кроме видов в кадре и рассказов Марло, прожившего здесь всю жизнь.
– Это вы обучили их строительным технологиям? – спросил Брукс.
– Я? Обучил их? – Марло расхохотался. – Ну, ты сказал! Вот это ты выдал!
– А кто здесь главный? – поинтересовался Конрад.
– Никто, – ответил Марло. – У них демократическое общество. Здорово живут, доложу я вам. Ни собственности, ни преступности. Для них все это в прошлом. Подвох тут в другом. Что бы сюда ни попадало – остается здесь навсегда.
К ним подошла группа островитян заметно старше, чем прочие. Одеты они были так же, как все, отличаясь лишь затейливыми ожерельями на шеях да множеством украшений в многочисленных отверстиях в мочках ушей.
– Все в порядке, – заверил их Марло. – Это мои друзья. Вреда от них не будет.
Старейшины молча, с непроницаемыми лицами взирали на него и новых гостей. Однако для Марло их молчание и едва заметные движения явно имели какой-то смысл.
– Добро, добро, спасибо!
Обратившись к Конраду, он объяснил:
– Они говорят: устраивайтесь, живите на здоровье.
– Я не слышал, чтобы они хоть что-то сказали, – заметил Конрад.
Уивер вполне разделяла его недоумение и подозрения. Мало ли, что взбредет в голову этому сумасшедшему!
– Да, разговорчивыми их не назовешь, – согласился Марло, морща лоб, словно с трудом подбирал слова, чтобы выразить свою мысль. Наверное, за тридцать лет на этом острове он успел отвыкнуть от родного языка. – Согласен, чудно все это выглядит. Но поживете здесь с мое – и сами начнете понимать их без лишних слов.