Лариса Чурбанова - Пурпурное Древо Порфирия
Шкирняк был местным, своим полянским словенином. По-пьяному делу частенько случалось боярину похваляться, что род его на здешней земле сидел, когда люди еще и железа не знали, костяными гарпунами дичь били. Сам он истово поклонялся Сварогу и другим старым богам. Удивлялся Ольгерд, почему отец дозволил своему единственному сыну-наследнику покреститься, принять веру Христову и сменить свое языческое прозвище на новое христианское имя. Как-то раз даже спросил об этом Шкирняка, на что тот довольно уклончиво сказал, что времена, мол, новые, парень в дружине, где почитай все христиане, пусть уж так и будет. А теперь такое! Конечно, жаль, но придется Бориславу остаться дома.
Обнадеженный в отношении сынка, Шкирняк опять принялся валиться князю в ноги. У Ольгерда уже начала ломить поясница от непрестанных попыток поднять неожиданно тяжелого боярина.
- Брось землю жрать, - рявкнул князь на него как можно грознее. Маневр подействовал- Шкирняк присмирел и только изредка дергал себя за рыжую растительность на остром подбородке. Довольный произведенным эффектом Ольгерд продолжал: - Не просто так я сынка твоего от службы ратной ослобонил, заместо Борислава сам мне отслужишь. - Боярин оторопел и удивленно вылупил на князя свои янтарно-желтые глаза, приобретая необычайное сходство с блудливой козой.
- Не боись, за тридевять земель плыть не придется, - успокоил его Ольгерд, радуясь пришедшей ему в голову удачной идее. - Останешься здесь моим наместником, пока я не возвращусь. Будешь земли мои беречь и богатство приумножать как свое собственное. Смотри, ежели что, спрошу строго!
- А..ва...не изволь сумлеваться....- только и мог выговорить изумленный Шкирняк, снова валясь Ольгерду в ноги. Князю снова пришлось нагнуться, чтобы помешать неуемному боярину облобызать сапог, но тут в пояснице что-то хрустнуло, и дикая боль разлилась по всей спине, словно кипящая смола.
Вечером, натирая мужа едкой и на редкость вонючей мазью, Домогара от души выговаривала ему:
- Куда ж ты собрался? В какие такие северные моря? Хорошо, сейчас твой прострел я вылечу, а потом как? Знаешь ведь, что теперь до первого сквозняка!
- Я сам решаю, что мне делать, - сердито кряхтел Ольгерд. Сильные руки княгини мяли его спину как тесто в кадушке.
- Решаешь? - снова сердилась Домогара. - Хорошо же ты, муженек, нарешал. Сам в моря, а наместником Шкирняка оставил! Да любая собака от Подола до Копырьева конца тебе скажет, что жаднее и пакостнее мужичонки свет не видывал. Только ты с дружиной вон, как боярин твой меня с детьми на все четыре стороны погонит, хорошо, коль до смерти не изведет. На кого ж ты нас оставляешь? - и горячие жгучие слезы закапали князю на спину, смывая лекарство.
Ольгерд перевернулся. Спине полегчало.
- Ну, хочешь, я его заставлю клятву дать страшную? Пусть Роду в святилище кровью своей поклянется, что вовек ни тебя, ни детей не обидит. Успокоишься тогда?
Ничего не ответила Домогара, только махнула рукой и ушла в опочивальню.
* * *- Э нет, боярин, так не пойдет, - звучал скрипучий голос волхва. Он открыл деревянную шкатулку и высыпал на прелую листву ее содержимое. - Мы с тобою сговаривались за три золотых гривны, а что тут?
Мелкие медные и серебряные монетки сиротливо сгрудились в кучку. Оговоренной суммы явно не набиралось.
- Спасибо скажи, Оканя, что это даю, - Гарольд Гардрада вальяжно развалился на мягком седалище из рысих шкур, устроенном услужливым рабом. - Ты и этой малости не заработал. Ольгерд сам захотел со мной идти, и сам лодьи предложил. А про фокусы твои со снами я и знать ничего не знаю.
Глаза старого колдуна полыхнули злыми зелеными искрами:
- Уговор у нас был, боярин, - упрямо бубнил он. - Я на брата твоего старичка-сноедца насылаю, сна его лишаю, да за море плыть налаживаю. А ты по исходу дела расплатиться со мною обещался.
- Слышали, что этот старик бормочет? - поворотился нурманин к своим людям. Они стояли неровным полукругом, закрывая волхву дорогу. За спиною Окани жадно булькало черное болото, отступать ему было некуда. - Он ведь только что сам признался, что хотел своего князя порчей извести. Может, разберемся с ним сами, уж больно хлопотно до стольного града сквернавца тащить!
Викинги согласно загоготали. Они выдвинулись и начали наступать на Оканю. Один из них- пегий и плотный, тот, что давеча удивлялся соленым рыжикам, выскочил вперед, вращая над головой массивной секирой. Перед ним стоял всего лишь тощий кособокий старик. Забава обещала быть знатной. Ратник не учел только одного, сила волхва- не в мышцах.
Худые, желто-древесные пальцы Окани с хрустом вытянулись, на концах их зазмеились фиолетовые молнии. В то же мгновение сивобородый упал в корчах, хватаясь за лицо. Жгучие искры кусали его белую кожу. От нестерпимой боли воин дико выл.
- Ну, что, храбрецы, охота ли кому еще с Оканей сразиться? - волхв удовлетворенно потирал сухонькие руки. Варяги дружно попятились. Гардрада вскочил, хватаясь за меч.
- Ты железку-то не тревожь, боярин, - процедил сквозь длинные желтые зубы старый колдун. - Не поможет тебе она.
- Благодари богов, старик, что времени у нас мало, - Гарольд все же вынул меч, и теперь осторожно отступал, целя острием в лицо Окани. - Поднимайся, Хельги, нечего лакать болотную жижу, у Ольгерда нас ждет славная медовуха.
Поверженный варяг кое-как встал. Лицо его было обезображено глубокими ожогами, а один глаз заплыл. Товарищи со страхом глазели на его раны и сочувственно прищелкивали языками.
- Идите, нурмане, - проскрипел волхв. - Только помни, Гардрада. Мы с тобой еще не рассчитались.
- Каркай, старый ворон, - расхохотался хевдинг. Недавний испуг его прошел, и к нему быстро возвращалось его обычное лихое зазнайство.
***
Ольгерду оставалось еще одно, последнее дело- принять клятву Шкирняка. Что не учинит боярин измены и будет честно блюсти вверенные ему земли. Всеобъемлющий и вездесущий Род-Святовит должен был быть свидетелем принесенных обетов. Четырехликий бог, всемогущий податель жизни на земле особенно почитался русичами. Он вдувал жизнь во все живое на земле и метал с неба дождевые струи и молнии. Именно в его святилище и вошли супруги. Князь и княгиня были одеты в праздничные одежды. За ними служанки вели принаряженных детей.
Капище окружал неглубокий ров с восьмью расширениями-лепестками по сторонам света. В каждом из них горел все очищающий огонь-защитник. Святилище находилось под открытым небом. День выдался ненастным, налетавшие порывы ветра рвали серые полотнища туч. В центре круглой площадки высился покрытый красной краской огромный идол. Все его головы на четырех шеях были покрыты одной общей шапкой. В правой руке Святовит держал рог, сделанный из разных металлов. Левая рука была согнута и упиралась в бок. Одежда идола достигала голеней. Ноги же были сделаны из другого дерева и так искусно присоединены, что только при тщательном осмотре это можно было обнаружить. Босые ступни бога стояли прямо на земле. Около можно было видеть узду, седло и меч необычайной величины; украшенный резным серебром.
