Журнал «Если» - «Если», 1993 № 08
Когда наконец Рэйф окончательно вернулся в реальный мир, то был совершенно опустошен. Он осознал свою смертность, словно увидел внутри себя тикающие часы. Тело, надежно служившее ему, отказывалось подчиняться.
Он ощутил слабый прилив гнева, почувствовав свою беспомощность, но раздражение вскоре прошло, и Рэйф принялся вслушиваться в новое растущее чувство, которого доселе не испытывал. Он был почти рад своей слабости: утраченное ощущение физического превосходства словно примирило его с другими людьми. «Может быть, в конце концов я стану таким, как все», — подумал он.
Мысль эта поразила Рэйфа, как откровение. Неужели его сила, его дар внушения отомстили ему одиночеством в мире людей? Сейчас он, не задумываясь, отдал бы все свои телепатические способности и великолепную реакцию только за то, чтобы стать обычным человеком. Но как можно отказаться от того, что в тебе заложено, что составляет часть тебя? Только смерть способна разрушить стену между ним и всем человечеством. На нем лежит проклятие силы, как на других проклятие слабости, и лишь смерть, сняв проклятие, сделает его человеком. Но Рэйф еще не был готов умереть…
— Как долго? — спросил он.
— Пять дней, — ответила Габи.
Рэйф задумался и невольно покачал головой.
— Все равно, ты выздоровел невероятно быстро, — сказала Габи.
Вечерело. Прекрасное канадское лето было в самом разгаре. Легкий ветерок с озера задувал в открытые двери самолета. Возле его постели сидели Габи, Лукас и Мартин.
Рэйф слабо усмехнулся.
— Выздоровело тело, не я…
— Ты просто ослаб после болезни, — мягко сказала Габи.
Мартин молчал. Молчал и Лукас, не спуская с Рэйфа горящих звериных глаз. Рэйф покачал головой.
— Нет, мне преподали хороший урок. Я понял, что когда-нибудь умру. Знаете, было время, когда я верил, что не подвластен смерти. Я что-нибудь говорил в бреду?
— Ты все время с кем-то сражался, — ответила Габи. — И говорил, что боги не страдают. «Боги не знают боли». «Боги не умирают».
Габи, слегка нахмурившись, с любопытством посмотрела на него.
— Когда-нибудь мы все будем богами, — сказал Рэйф. — Все. Не сейчас. Сейчас мы просто мужчины и женщины. Обидно, но факт. Мы еще только люди. И я всего лишь человек. Но дайте мне немного времени, и, может, я снова стану как и раньше богом среди людей.
Габи пощупала его лоб.
— Холодный, — сказала она. — Жара нет. Как ты себя чувствуешь?
— С головой у меня все в порядке. Хватит безумия. Не волнуйся, — добавил Рэйф. — Хотя чувствую я себя неважно. Живот болит, как от побоев. Мне напомнили о моей человеческой сути и ее пределах. Мы все — только люди, но вынуждены сражаться с богами. Так было всегда. Новые поколения приходили на смену тем, кого боги поглотили или покорили…
Мартин прокашлялся и наконец заговорил.
— Он все еще не в себе, Габи.
— Ничего подобного. Ты тоже всего лишь человек, — сказал Рэйф. Он перевел взгляд на волчью морду. — Вот Лукас понял меня.
Лукас ничего не ответил — ни голосом, ни на языке подсознания.
Рэйф снова повернулся к Габи и Мартину.
— Со мной все в порядке, — сказал он. — Просто теперь я верю в существование Тебома Шанкара, Наставника — называйте его, как хотите. Вот и все. Только, Мартин, это не Эб Лезинг.
— Ты не можешь знать наверняка, — возразил Мартин.
— Того, что я знаю, мне вполне хватает, — Рэйф попытался приподняться на локте. — Помоги мне вылезти. Я хочу, наконец, выбраться на солнце и воздух. Валяясь в постели, с болезнью не справиться.
Мартин чуть ли не на руках вынес его из самолета и, подложив одеяло, усадил на землю. Рэйф заметил, что Габи ходит так, будто никогда и не была парализована. Но больше всего он радовался воздуху — чистому прохладному воздуху, заполнявшему легкие и остужавшему лицо.
Возле самолета почти бездымно горел костерок, рядом с которым Габи и Мартин соорудили что-то вроде навеса из одеял.
— Я зверски голоден, — сказал Рэйф, улыбаясь.
Лицо Габи, однако, сразу помрачнело.
— У нас ничего нет, кроме НЗ самолета, — сказала она, — сухари, пресная вода. Я могу сделать тебе кофе или чай.
— И на этом вы жили все пять дней? — уставился на нее Рэйф.
Можно было и не спрашивать. Пока он лежал в горячке, еда была ему не нужна, но остальным уже давно пришлось вести полуголодную жизнь. Рэйф посмотрел на Лукаса, который вылез вслед за ним и, зевая, сел у его ног.
— В чем дело, Лукас? Ты не мог поймать кролика или куропатку?
— Поблизости нет дичи, — ответил Лукас. — А я не мог оставить Габи.
— Да, конечно, — сказал Рэйф, рассердившись на себя за необдуманные слова. Охотиться здесь — значит, уходить далеко в лес. Дикому лесному волку, чтобы прокормить одного себя, пришлось бы целыми днями бегать по лесу.
— Лукас не ел даже хлеба, — вступилась за него Габи. — Я ему предлагала — не брал.
— Я понял. Извини, Лукас.
Рэйфа устроили возле огня, закутав в одеяла, и он сидел, поедая сухари и запивая их растворимым кофе, который приготовила Габи. Сухари были почти несъедобными, но кофе! — словно свежая кровь наполняла его тело. Рэйф смотрел сквозь пламя костра, как Мартин укладывается спать, заворачиваясь в одеяла, и вскоре до него донеслись звуки густого храпа.
— Пять дней, — задумчиво произнес Рэйф, когда Габи с чашкой кофе подошла к огню и устроилась рядом. — Такой человек, как Мартин, не может позволить себе роскоши исчезнуть на столь длительный срок. Он не говорил о том, как нам выбраться отсюда?
— Нет, — ответила Габи. — Я его заставляла спать днем, чтобы не попадать под власть излучения. Мне кажется, он во многом изменился. — Она вопросительно взглянула на Рэйфа. — Кстати, ты сам стал иначе относиться к Тебому Шанкару.
Рэйф улыбнулся. И только по выражению лица Габи понял, насколько дикой выглядит его улыбка после болезни. Он перестал улыбаться.
— Меня эта болезнь заставила о многом изменить мнение, — сказал он. — Кто бы ни стоял за всеми этими событиями, есть по крайней мере две вещи, в которых я теперь абсолютно уверен. Первое — это тот факт, что он действительно существует, и второе — работает он весьма основательно. Иначе, как бы он добрался до меня и довел до такого состояния…
Габи сидела, скрестив ноги, с чашкой кофе в руке, другая покоилась на колене. Распущенные тёмные волосы прятали ее лицо.
— Тебя ведь так просто не выбьешь из седла?
— Нет, — покачал головой Рэйф. — Понимаешь, я всю жизнь был победителем. От этого трудно отвыкнуть.
— А где твоя родина? — спросила вдруг Габи.
