Василий Мельник - Русская фантастика 2011
Макс бросился в сторону, потом назад, но женщин было уже восемь. Высоких, стройных, с неестественно прямыми спинами. Баклавский поклялся бы, что видит, как блестят белки приоткрытых глаз. Постепенно выбирая сеть, плетельщицы начали сходиться. За их спинами появились матросы — те, что выходят в океан на утлых черных суденышках и растягивают на десятки километров тонкое кружево, способное остановить самого большого морского зверя. А вернувшись на берег, стерегут покой своих слепых жен и матерей. Макс угрожающе закричал, но в его голосе страха было куда больше, чем угрозы.
Баклавский, чуть помедлив, перекинул ногу через подоконник.
Макс не выдержал и с отчаянным воплем прыгнул в самый широкий зазор между плетельщицами.
Уже прыгая из окна вниз, Баклавский успел увидеть, как изогнулось судорожной дугой все тело моряка от головы до пят, когда он коснулся сети.
Земля больно ударила по пяткам. Баклавский отряхнул с ладоней прилипший грязный снег и побежал вслед за плетельщицами. Между связанными руками и ногами Макса матросы просунули длинный бамбуковый шест и подняли его на плечи. Баклавский испугался, что его сейчас стошнит.
Плетельщицы, держась за сеть, уходили одна за одной, исчезали в узком провале между каменной аптекой и бревенчатым лабазом.
Баклавский догнал Стеллу и остановил ее, придержав за локоть. Другая плетельщица перехватила у нее сеть. Один матрос остался стоять неподалеку, все прочие, включая тех, что несли Макса, скрылись в проулке.
— Я выполнил свою часть сделки, — сказал Баклавский.
— Видите, как важно чего-то по-настоящему хотеть, — высокомерно сказала плетельщица, — тогда все получается как надо. Дайте вашу руку.
Баклавский протянул ей запястье. Ледяные пальцы скользнули по воспаленной коже и нащупали браслет. Одним резким движением Стелла распустила узел, и плетеная полосочка слетела с руки, не причинив никакой боли. Рука стала невесомой, будто наполненной водородом, как баллон аэростата. Сердце забилось чуть быстрее, освобожденное от странного бремени.
— Прощайте, — сказала плетельщица.
— Еще нет, — жестко сказал Баклавский. — Человек, которого вы сейчас забрали к себе, убил одну из вас. Я нашел его и отдал вам в руки. Передайте Хильде, что она получила чок-дэ. И в ответ я жду от нее имя того, кто придумал маскарад в театре.
— Вы слишком много на себя берете! — ледяным тоном возразила Стелла.
— Не больше, чем смогу унести. Я не друг Хильде, но ей ни к чему обзаводиться врагом. Мой телефон и пневма вам известны.
Плетельщица повернулась. Матрос тут же оказался рядом, и она взяла его под руку.
— Письмо придет вам домой не позже полудня, — сказала Стелла. — Прощайте.
Вся площадь была разрисована следами. Опытный полицейский прочел бы здесь целую историю. Баклавский побрел наискосок к месту встречи с Мейером. С разных сторон послышался гул моторов.
Несколько силуэтов выскользнуло из освещенного пространства улицы и разбежалось по подворотням. Далеко не каждому жителю Слободы хотелось попадаться полицейским на глаза.
Все-таки я успел, подумал Баклавский.
Служебный мобиль с каракатицей и желтой полосой на борту стоял прямо посреди Кабацкой улицы. Даже в здешних не самых приветливых местах уголовная полиция постоянно демонстрировала свою силу, хоть бы и по пустякам.
Мейер, воротник поднят, котелок надвинут на глаза, нахохлился на заднем диване мобиля. Приглашающим жестом показал на место слева от себя.
— Ты долго, — сказал Мейер, когда Баклавский сел рядом и захлопнул дверцу. Шофер в забегаловке напротив торопливо рвал зубами горячий буррито.
— Боюсь, — не так-то просто было подобрать правильные слова, — в «Амбру» заходить уже нет смысла.
Сыщик повернулся, сощурился, заглянул в глаза. Баклавский с трудом выдержал его взгляд.
— Знаешь… — негромко сказал Мейер, — знаешь, Ежи, ты сволочь.
Баклавский лишь сжал губы.
— Этого парня должны были взять мы. Увезти в управление и вытрясти из него душу. — Мейер наморщил лоб, будто от головной боли. — Тебе требовалось лишь показать его. Вместо этого ты намеренно спугнул негодяя, и теперь он ляжет на дно — можно перерыть весь Кетополис, его уже не найти. Ты вздумал играть против меня?
— Что ж не арестуешь за пособничество? — спросил Баклавский. — Или за укрывательство — как там это у вас правильно называется?
— Дурак, — сказал Мейер.
Баклавский машинально потер пальцами еще саднящее запястье.
— Были веские причины, — сказал он. — Я отдал Макса Хильде. У меня не получалось по-другому.
Следователь недоверчиво хмыкнул, но промолчал.
— Если ты напишешь, что преступник был убит при задержании, то не погрешишь против истины. Ты нашел убийцу менее чем за сутки. Все хорошо.
Мейер помял пальцами переносицу.
— Ты странный человек, Ежи. Совершенно дикие вещи излагаешь с таким видом, будто нет ничего более естественного…
— Чем что?
— Ты предлагаешь мне написать подложный отчет.
— Да, — ответил Баклавский. — Но каждое слово в нем будет правдой. Жизнь Макса скоро оборвется в Плетельне. Гораздо менее приятным способом, нежели предусмотрено «Уложением о наказаниях». Кара настигнет преступника.
Мейер откинулся на спинку дивана. Повертел в руках короткую боцманскую трубочку, но курить не стал. Спросил:
— Не могу понять, ты переживаешь или злорадствуешь?
Баклавский пожал плечами:
— Скорее первое. Плодить смерть — не лучшее занятие.
— Вот объясни мне, что происходит, а? За последние месяцы ты стал каким-то пугалом Кето. Газеты захлебываются: Баклавский — то и се, Баклавский — бирманский шпион, Баклавский — казнокрад и взяточник, Баклавский — правая рука Остенвольфа…
— Когда государство оказывается на грани распада, находятся люди, желающие погреть на этом руки. Наверное, я им слегка мешаю. Морально устарел, занимаю место, предназначенное для кого-то гораздо более гибкого. Считаю Кето королевством. Мало ли что еще.
— Но вместо того, чтобы пустить тебе пулю в голову или взорвать, как стало модно в последнее время, они решили перепоручить тебя плетельщицам, — заметил Мейер. — А потом тебя бы похоронили с почестями, назвали твоим именем какой-нибудь проезд в Пуэбло-Сиаме, а в порту прикрутили бы на стенку конторы мемориальную доску.
— Приблизительно так, — усмехнулся Баклавский.
— Подозреваешь кого-то конкретно?
— Возможно.
— Поделишься?
— Уверен, что тебе стоит в это влезать?
