Майк Резник - Черная Леди
Он пожал плечами.
— Ну, если вы так беспокоитесь, идите.
— Вы не собираетесь меня задерживать? — вырвалось у меня.
Мои слова его, кажется, позабавили.
— Зачем мне вас задерживать?
— Я думал… то есть мне казалось… — от волнения и замешательства я не смог сформулировать убедительную фразу.
— С вами все в порядке? — спросил он. — Вы изменили цвет.
— Это оттенок униженности, — объяснил я. — Мне почему-то подумалось, что вы захотите меня здесь удержать.
Хит хохотнул.
— Можете свободно идти, куда хотите, — и добавил после паузы:
— Это мне, кажется, придется злоупотребить вашим гостеприимством до вечера.
— Не понимаю.
— Все очень просто, — сказал он. — Меня ищет полиция.
— Вы скрываетесь от правосудия? — воскликнул я, и мои страхи вернулись.
— Нет, я всего лишь подозреваемый.
— Тогда зачем вам прятаться от полиции? — спросил я. — Наверняка лучший выход — явиться к ним и честно ответить на все вопросы.
— Это лучший выход, если вы невиновны, — ответил он, улыбаясь. — Увы, я сделал именно то, в чем меня подозревают.
Он сделал паузу.
— Мне в самом деле очень не хочется причинять вам такие неудобства, Леонардо, но это всего на несколько часов. Как только снаружи стемнеет, я от них без труда ускользну.
— Вы кого-нибудь убили? — спросил я, отодвигаясь от него.
— Ну что вы, нет! Я не убийца, я всего лишь предприимчивый человек.
Неожиданно мне в голову пришла новая мысль.
— А картина — она краденая?
— Никогда не стал бы красть такую ординарную вещь, — ответил он. — Весьма банально написана, знаете ли.
— Но вы крадете картины?
Он отхлебнул из бокала и взглянул на меня так, словно я его забавлял.
— Я уже начинаю чувствовать себя музейным вором, Леонардо.
— А на самом деле?
— Нет.
— Постойте, — сказал я с некоторым облегчением, но все еще готовый броситься наутек, если понадобится. — Мне показалось, что вы в некотором роде несете ответственность за закрытие художественного музея.
— Несу, — спокойно ответил он.
— И вы еще говорите, что вы не музейный вор!
— Музейный вор — слишком узкое определение. Я краду и драгоценности, и прочие красивые вещи.
Он помолчал.
— Я предпочитаю считать себя мастером преступных дел. Звучит гораздо профессиональнее.
— Почему вы мне это рассказываете? — спросил я.
— Потому что я навязался к вам в гости, — ответил он. — И потому, что на Шарлемане инопланетянин не может свидетельствовать против человека.
— Но я могу сообщить полиции то, что знаю.
Он пожал плечами.
— Они и так знают, что я сделал. А доказать — совсем другой вопрос, — тут он мне улыбнулся. — Кроме того, мы ведь собираемся стать друзьями, а поступить так было бы решительно не по-дружески.
— Я не могу стать другом вора, — твердо сказал я.
— Еще как можете. Я, в общем-то, очень симпатичный парень. Более того, это мой капитал. Без этого мне было бы гораздо труднее работать по профессии.
— Но зачем вообще быть вором?
— В этом виноваты мои родители. Я лично считаю себя не столько вором, сколько ограбленным.
— И какое отношение имеют к этому ваши родители?
— Они растратили слишком много денег.
Он осушил бокал и откинулся в кресле.
— Видите ли, семья Хитов была богатой на протяжении стольких поколений, что даже трудно себе представить, и конечно, никто из Хитов не опустится до того, чтобы работать ради куска хлеба. Мое воспитание научило меня только одному — как промотать семейное состояние, и представьте мое разочарование, когда оказалось, что из-за папиных увлечений женщинами и маминой страсти к азартным играм проматывать мне уже нечего.
Он сделал паузу.
— Я был совершенно неприспособлен даже для самой непритязательной работы — но у меня прекрасно развитый и изысканно воспитанный вкус, если позволите… и поскольку меня научили ожидать от жизни определенных удовольствий, то вполне естественно, что судьба привела меня в профессию, к которой я подхожу по характеру.
— Что же в вашем характере подходит к занятию вора? — спросил я.
— Как всех испорченных детей, меня, естественно, научили не заботиться ни о ком, кроме себя, — ответил он. — Если бы я уважал права других, я бы каждый раз, занимаясь своим ремеслом, переживал чудовищный моральный конфликт. К счастью, я не страдаю от подобных приступов.
Кстати, не будь таких, как я, в страховой отрасли вскоре наступил бы серьезный спад, так что в некотором роде я даже способствую развитию экономики.
— Я слыхал, что в некоторых инопланетных мирах есть воры, — сказал я, — но никогда не ожидал встретить вора, который бы так гордился своей работой.
— Почему же не гордиться тем, что делаешь? Это тоже форма искусства, и вор из меня безусловно лучший, чем художник из Серджио Маллаки.
— Мне кажется, стоит уведомить вас, что у меня нет при себе наличных денег, — сказал я.
— Никогда не краду наличности, — произнес он презрительно. — Слишком легко проследить номера серий.
— Еще легче выследить украденный портрет, — заметил я.
— А! — улыбнулся он. — Но люди тратят наличность. А сокровища искусств держат под семью замками. Фокус в том, чтобы украсть вещь настолько знаменитую, чтобы ее новый владелец никогда не выставил ее на публику. Поэтому я работаю только с коллекционерами и не имею никаких дел с публичными аукционами.
Он замолчал и задумался.
— Конечно, в моем бизнесе я поставляю коллекционерам все, что они хотят, включая честно добытые произведения, и часто действую, как посредник. А иногда, — закончил он, — даже выступаю консультантом, если у клиента слишком много денег и слишком мало вкуса. В таких случаях я обычно устраиваю им покупку вот таких картин.
Он указал на чрезвычайно плохое абстрактное полотно, висевшее над кушеткой.
— Но если вы честно приобрели портрет Маллаки, вы могли бы выставить его на аукцион, — намекнул я.
— Тогда другие заинтересовались бы, почему я не выставляю на аукцион все остальное. Может быть, постоянство — пугало для мелких умишек, но непостоянство имеет тенденцию привлекать внимание полицейских компьютеров.
— Я даже не знаю, стоит ли вообще с вами разговаривать, — сказал я, чувствуя неловкость от того, что покорен его обаянием, и что мои страхи и опасения улетучились. — Вы воплощенная аморальность, распущенность и бесчестье.
— Вы мне льстите, Леонардо, — небрежно заметил он. — Я всего лишь человек, который пользуется подвернувшимся случаем, не более. Если уж на то пошло, вы должны были бы мне посочувствовать — я работаю больше, чем любой Хит за прошедшие пятьсот лет, изо всех сил стараясь восполнить опустошенную семейную казну.
