Николай Полунин - Цербер
В новом помещении потолок выше и светлее. На скамейках вдоль стен дети и старые женщины. "Вот и все", - говорит Друг, кладя мне руку на плечо. Он слегка улыбается. "Мне туда", - указывает на окончание тоннеля. Оказывается, мы стоим на сваях, а меж ними плещется вода. Река с черной водой. "Подожди! Может быть, еще... У меня еще восемь попыток!" (Почему именно восемь? Но помню твердо - восемь.) "Нет, - качает головой, - уже поздно. Не бросай, тебе пригодится". - Про сказочные цветы.
Друг садится в судно, напоминающее то ли "Ракету" на подводных крыльях, то ли открытую баржу. Все пассажиры на ней с мешочками, узелками, жалкими сиротскими сумочками. Он-с рюкзачком. Кажется, вижу знакомые лица, но кто они? Спиной ко мне, раскинув по поручням узловатые руки, словно из темного дерева, стоит некто чужой. Совсем чужой. Могучий, равнодушный. Лицо в профиль рубленое, тяжелое, со складкой на лбу, как от мучающей внутренней боли. Отдают швартовы. Лодка, или что это, уходит по черной реке вниз. Холодная мысль:
"Вот он и увез их". - О том, чужом.
А я остаюсь, и вдруг выясняется, что реку-то я уже перешел. Я в помещении, точной копии предыдущего, но уже на том, высоком далеком берегу, и теперь этот берег мой.
Девочка и мальчик, и этот мальчик - я. На этом берегу я всего лишь мальчик, а моя подружка очень живая, черноглазая, в короткой рубашонке. Мы набиваем рты несказанно вкусными теми самыми цветами из хрустальной вазы. Они пригодились.
Дома на этом берегу стоят отдельно, они светлые, легкие. Хочется подняться к ним по заросшему травой склону. Но пока девочка подводит меня к тому, что у самой воды.
Хозяин - мужичок в длинной рубахе, холщовых штанах-обрезках, соломенной шляпе. Клочья русой бороды, нос картошкой, глаза хитрющие. Не обращает на нас внимания, все что-то шебуршит, хлопочет, бормочет, подхихикивает. У него свои дела. Я - ребенок, отнимающий время у взрослого. Мне неловко.
Вообще-то я знаю - девочка сказала, - что мужичок этот непрост. Ни на минуту он не остается, например, в одной и той же одежке. Удлиняются и укорачиваются то рубаха, то штаны-обрезки. Начинает меняться и лицо. Будто перещелк двух слайдов: разные, но одно загримировано под другое. Слышу бормотание: "Недаром зовут меня здесь Два Ивана".
Щелк слайдов убыстряется, и в какой-то момент вижу: одеяние мужичка установилось, и передо мной стоит Князь. По виду хотя бы. Красные сапожки, шаровары из бархата, синяя рубаха с жемчужной вышивкой. А поднять глаз, чтобы взглянуть в лицо, не могу.
Смена декораций.
Мужичка-Князя нет, но мы внутри того дома. Захламленная комната. Кожаный диван зажат в простенке торцом высокого неуклюжего шкафа. Я уже не ребенок, но еще и не взрослый. Последний год отрочества, почти юность. Девочки нет, на ее месте горячая голая деваха в форменном облачении шлюхи - черные чулки с резинками, кружевной пояс по высокой талии. Глаза горят, волосы распущены. "Ведьма", - догадываюсь, вижу - точно, косая. Стремительно оказываюсь без штанов, и мы пробуем заняться любовью. Только пробуем, потому что я ничего не могу, хоть она и очень старается. Плавный правильный зад, два ровных полукружья. Лепестки розовой раковины в обрамлении черных коротких завитков. Она хихикает: "Вот будешь стареньким, нас молоденьких полюбишь", - и то ли отталкивает меня, то ли опрокидывает. Во всяком случае, у нас ничего не получается.
Может, нам мешало, что в продолжение наших забав со стены то и дело срывался серебристый изморозистый ящик со скругленными углами. Девка всякий раз терпеливо вешала его на место, отвлекаясь и сбивая мне пыл.
Переход.
И это - главный переход. Меня - еще не понимаю, но сейчас пойму - приняли.
Автобус, в нем теплая компания. Народу не протолкнуться, и я уже старше, взрослее, кудряв, румянец сквозь юношескую нетвердую растительность. Вновь при мне некто сопровождающий. Может быть, Князь, может, кто еще. Волевой, атласно выбритый подбородок.
Атмосфера идеально товарищеская: все не просто друг друга знают, а - любят или, по крайней мере, испытывают приязнь. Каждый чувствует каждого, словно видит изнутри мысли и чувства другого, и никого это не смущает, а является непременным условием для всех здесь и меня в том числе.
Меня осеняет: все они маги, волшебники, чародеи, и Князь мой вводит в среду новичка. Меня. Теперь я с ними. Надолго, навсегда. Они бессмертны или чрезвычайно долгоживущи. И все очень красивы, не манекенной, а живой человеческой красотой.
Непередаваемое, щенячье блаженство.
Гордость моя моментально перерастает в наглость. Как же, теперь я тоже все могу! Лихорадочно ищу: что бы такое смочь? Упираюсь взглядом в следующую за нами машину - зеленая "Нива" - и успех! Холодный взрыв, как удар ей по той скуле, куда пришелся взгляд. Крыло и часть стекла будто окатывает морозной пудрой, "Нива" улетает вправо, но аварии не происходит; кювет доверху наполнен мягкими полупрозрачными мячами по форме вроде рисовых зерен, но раз в сто больше. Это кто-то из нашей компании мигом, мимолетом сотворил амортизирующую подушку ни в чем не повинному экипажу.
Из-за спин появляется рука, кисть, не вижу чья, пожилая женщина, старенькая даже, не вижу, сужу по руке. Между кончиком указательного пальца и моим носом пробегает бело-серебристый огонек, нежгучий туманчик. Звон в ушах. Руки-ноги отнялись. Глаза вытаращились, остановились. Подержав меня так, палец убирается. Нет-нет, я все понял, я больше не буду, я дурак. Все-все. Правда.
А едем даже не по одному городу, а вроде бы по участкам совершенно разных городов, некоторые, где мне доводилось бывать, когда я жил на том берегу, узнаю. Некоторые - нет. Но города разные, совершенно точно.
Да и разговоры:
"Ну, где будем делать на этот раз?"
"К тебе? Ко мне?"
"Ой, да не хотим мы опять к тебе, сколько можно!"
"Зато кофе с крекерами..."
"И пиво..."
Мы выбираем место. Может быть, слет ведьм на Лысой горе, на Брокен-хилл? Все может быть.
...Нет уже автобуса, мы куда-то доехали. Местность... Теплые коричневые тона, брусчатка, дома старинные, невысокие. Если это и город, то я в нем никогда не бывал.
Народу много, все еще более разные, чем в автобусе. Некто с атласным подбородком вьется поблизости, но уже не боится отпускать меня одного немножко. Я более благоразумен теперь, прибавил еще лет пять возраста.
Очередь. Коньяк? Отлично. Идет мужчина со смутно знакомым лицом, в элегантном летнем пальто, серебряной кружкой в руке. Часто встречаю здесь уже виденных "там, на том берегу". Мысль: так вот, оказывается, кто они, такие обычные "там" люди...
Гостеприимно распахнутые передо мной двери дома, где должно состояться... Встреча? Бал? Торжественный ужин? Посвящение?
