Павел Амнуэль - Маленький клоун с оранжевым носом
– В общем, – перебил я, – вы убедились наконец, что никто из нас Алика не убивал? Во-первых, нечем. Во-вторых, незачем. В-третьих…
– В-третьих, – сказал следователь, достав из-под вороха бумаг небольшой листок и проведя пальцем по строчкам, – вы сегодня встречались с Соней Бреннер, Ингой Киреевой и Шаулем Барданой. Они не принадлежат к числу ваших близких знакомых, с которыми вы видитесь ежедневно. Чем было вызвано ваше неожиданное желание встретиться?
– Спросите у них, – пробормотал я. – Мне-то вы все равно не поверите. Вы же считаете, что все мы врем и покрываем истинного убийцу.
– Конечно, – согласился Учитель. – Покрываете. Но при чем здесь Бреннер, Киреева и Бардана, хотел бы я знать.
– Спросите у них, – повторил я.
– Спрашивал уже, – сказал следователь.
Ничего себе! Значит, за мной следили, а моих собеседников тут же перехватывали и приставали с назойливыми вопросами? Не сам же Учитель этим занимался! Интересно, а телефонные мои разговоры они тоже прослушивали? Это было бы уж слишком – для такой акции нужно получить санкцию суда, судья черта с два даст такое разрешение без убедительного представления прокуратуры, а откуда у прокурора…
– И что они сказали?
– Лучше бы вам отвечать на мои вопросы, а не задавать свои, – неожиданно злым голосом сказал Учитель. – Для чего вы с ними встречались? О чем вы говорили, можете не рассказывать – я знаю.
– Неужели подсадили мне микрофон? – деланно удивился я, демонстративно ощупав воротник рубашки.
– Перестаньте глупости говорить! Я спросил – они ответили.
– Если обманываю я, может, и они тоже…
– Им-то зачем? Тем более что разговор шел о давно минувших днях.
– Преданьях старины глубокой… – пробормотал я, и поведение Учителя неожиданно изменилось. Он скрестил на груди руки, вытянул под столом ноги, расслабился и посмотрел на меня взглядом врача, пришедшего к выводу, что пациент нуждается в длительном лечении в закрытом психиатрическом учреждении.
– Да… – сказал он. – Сильно вас пробрало, однако. Лучший друг… Почти на ваших глазах… И никто вас не понимает. Следователь так вообще – тупой полицейский, вроде этого… как его… всегда забываю, черт, кто там работал в Скотланд-Ярде во времена Шерлока Холмса?
– Инспектор Лестрейд, – буркнул я.
– Вот-вот! Не то чтобы не могу запомнить эту фамилию, но всякий раз, когда она нужна, совершенно вылетает из головы, странная причуда памяти, не находите?
– И часто она вам бывает нужна? – вяло полюбопытствовал я, не понимая, почему Учитель ведет допрос так странно, спросил, потребовал ответа, а сам – в сторону, может, усыпляет внимание, Лестрейда вспомнил, перевел разговор, а сейчас, когда я размякну – бац, и отвечай сразу, не раздумывая…
– Нет, не часто, – хмыкнул Учитель. – Если мне не нравится какой-нибудь книжный персонаж, то в сознании моем он остается как бы пунктиром, если вы понимаете, что я хочу сказать.
– Не понимаю. – Я пожал плечами.
– Ну как же! Разве память вашего друга не могла работать таким же образом, как его физический организм? Что-то помнить отсюда, что-то оттуда, что-то из нашей реальности, что-то из соседней или вообще какой-то иной, на нашу не похожей?
Должно быть, вид у меня в этот момент был предельно глупым – Учитель буквально наслаждался, наблюдая, как на моем лице проступало выражение изумления.
– Нет, я понимаю, – сказал он, – что если бы вы мне ночью или утром изложили свои соображения относительно Многомирия и странных свойств организма вашего погибшего друга, то я бы не только не поверил, но скорее всего добился вашего заключения под стражу сроком минимум дня на три. И вам не пришлось бы проводить собственное расследование.
– О чем вы…
– Я же сказал, господин Кагарлицкий, что разговаривал с же… вдовой Гринберга и с его матерью. Так что я в курсе его странных болезней и в курсе того, как вы это все объясняете.
– Теперь вы и Иру с Анной Наумовной в психи запишете, – сказал я.
– Поначалу я так и думал, – кивнул Учитель. – Потом поговорил с семейным врачом Гринбергов в больничной кассе. Получил у судьи разрешение ознакомиться с медицинскими файлами и ознакомился – с помощью Орит Хагай, разумеется, очень милая женщина и хороший врач… Да, так я хочу сказать: все это выглядит, как чистая фантастика, а мы тут, в полиции, люди, конечно, приземленные… Но если все подозреваемые играют в им одним понятную игру… Если они играют в эту игру, твердо веря, что это не какая-то виртуальная реальность, а самая настоящая действительность… Если факты этой игре – какой бы она ни казалась на первый взгляд – не противоречат… Если главный подозреваемый весь день, вместо того, чтобы помогать семье друга, встречается с людьми, которых несколько лет не видел и которые к убийству, вообще говоря, не могли иметь отношения… В общем, если все сопоставить… Так я не получил ответа на вопрос: для чего вы встречались с Соней Бреннер, Ингой Киреевой и Шаулем Барданой?
– А то вы не знаете, – буркнул я. – Сами сказали, что говорили с ними после того…
Для чего, черт побери, нужно было следователю знать, о чем мы говорили с Соней, Ингой и Шаулем? Что у него было на уме? Понятно, что не склейки ветвей Многомирия. Но какую-то логику в моем поведении Учитель разглядел и действовал теперь в соответствии со своей, как ему кажется, реалистической схемой – в отличие от моей, в которую он, естественно, не поверил. Для меня логика полицейского следователя могла быть такой же непонятной, как для него – наши с Аликом представления о мироздании.
– Ну? – повторил Учитель.
Покрывать Мишу, Ингу или Шауля у меня не было никакого резона. Собственно, разве не для того сам я пытался понять истинное отношение этих людей к Алику, чтобы определить, кто из них мог стать потенциальным убийцей – да, в другой ветви Мультиверса, но какая, собственно, разница?
– Надеюсь, – сухо произнес я, – все, сказанное в этой комнате, останется между нами. Я имею в виду, что Ире… жене Алика… об этом знать не нужно, а суду эти сведения понадобятся, как рыбе зонтик…
Учитель удивленно посмотрел на меня и сказал:
– По-вашему, я не догадался о том, что Инга Киреева была какое-то время любовницей вашего друга?
– Ага… Вы думаете, что Ира…
– Не знаю, с ней я об этом, понятно, не говорил. Вам виднее.
– Ну, тогда… – Я вздохнул и, подбирая слова, чтобы все-таки не наговорить лишнего, рассказал о своих разговорах с Соней, Ингой и Шаулем. Не во всех деталях, конечно, но так, чтобы мотивы стали ясны, как… не знаю… Божий день вовсе не то сравнение, а другие мне в голову не приходили.
– Существенные мотивы, – сказал Учитель, когда я закончил. – В одном случае – покушение на убийство в состоянии аффекта, в двух – покушение на предумышленное убийство с отягчающими обстоятельствами. Как я понимаю, характер у Гринберга был… Правдолюб, да?
