Александр Шалимов - Эстафета разума (сборник)
— У нас тут геологию называют ареологией, — заметил Мак, — хотя, может, это и не совсем правильно. Ареология — наука о Марсе в целом, включая и его кору, и льды, и атмосферу. Ареолог широкого профиля у нас один — шефуня.
— Ваш начальник?
— Он теперь и ваш тоже. Остается на пятую марсовку… А здешние ископаемые льды, промерзшие до дна океаны — открытие последних месяцев. Еще не успело попасть ни в какие отчеты.
— Вы это разгрызли, когда мы летели?
— В общем, да, — кивнул Мак. — Ну вот и наша станция… С благополучным прибытием на «Марс-1», коллеги!
Вездеход затормозил. За цепочкой красноватых дюн, которые они только что миновали, открылась обширная котловина с плоским коричневато-бурым дном. В центре котловины голубыми полушариями поднимались купола Базы. Возле самого большого купола на высокой мачте трепетал на ветру красный с золотым гербом флаг.
— Загадки, сплошные загадки, — сказал профессор — Никита Бардов — «шефуня», как его называли меж собой сотрудники станции.
Шефуня был нетороплив, массивен, краснолиц, бородат. Говорил густым басом с металлически-колокольным оттенком. Его невозмутимость и спокойствие в самых трудных, даже экстремальных ситуациях считались образцовыми. На станции вуществовал неофициальный, но всеми признаваемый эталон стойкости и выдержки — «одна шефуня» — величина, близкая к бесконечности, в малых долях которой оценивалась выдержка остальных участников марсовки.
Шефуню отличали еще исключительная корректность, железная логика, несгибаемая воля и апостольская доброта. При необходимости распечь кого-нибудь он всегда переходил на уменьшительные и ласкательные формы речи.
По специальности он был планетологом. Несколько лет работал на лунной базе. Его кандидатская диссертация, посвященная исторической селенологии [1], сразу принесла ему докторскую степень. Шефуня был автором всех марсианских программ, начальником первой и четвертой марсовок. Теперь он оставался еще и на пятую…
Только что он сжато и лаконично рассказал новой смене о главных итогах работы четвертой марсовки.
— Что касается задач пятой, — он сделал долгую паузу, привезенную программу придется кое в чем изменить. Будем продолжать бурение, атмосферные наблюдения, геофизику… Биологические исследования надо сократить, потому что они ровно ничего не дали.
— А лед? — быстро спросил Мак.
— Биологи сосредоточат внимание па вашем ледяном керне [2]. Им этого вполне достаточно.
— Будет еще лед из шахты, — сказал Кирилл. — Проходка шахты заложена в проекте, и я теперь думаю, что шахту следует проходить сквозь покровный лед. Надо только выбрать подходящее место…
— Это очень хорошо, что вы так думаете, — ласково кивнул шефуня. — И местечко надо выбрать… А вот с самой проходкой, может, повременим? А?
— Но как же так! — воскликнул Кирилл. — Шахта это своего рода гвоздь…
— Э-э, дорогуша, — загудел шефуня, — «гвоздей» в наших марсианских программах целые бочки. — Он вздохнул. — Дело в том, что я еще не сказал вам, может быть, самого главного. Предстоит заниматься одной внеплановой… проблемой. Тут у нас обнаружились места, в которых у людей возникают, — шефуня прищурился и сделал долгую паузу, — ну, скажем, пока… галлюцинации… Даже массовые, если посчитаем «массой» трех человек. Все наличные средства индивидуальной защиты — вездеходы, скафандры, в том числе тяжелые ночные, пригодные, как вы знаете, для открытого космоса, не помогают. Не помогают и защитные поля. Если «галлюцинация» оказывается длительной — в пределах часа или более того, — он кашлянул и снова сделал паузу, — может наступить беспамятство, после которого человек длительное время пребывает в состоянии крайней психической депрессии. Возможны и более тяжелые последствия.
— Похоже на заболевание, — осторожно заметил Кирилл.
— Мы вначале так и думали. Но главный медик, — шефуня указал на Мака, — считает иначе… О своей точке зрения он потом сам расскажет. Первый раз это случилось… — Шефуня обвел вопросительным взглядом присутствующих.
— Три месяца назад, — быстро подсказал Мак.
«Сразу после нашего отлета с Земли», — подумал Кирилл.
— Сегодня ровно восемьдесят шесть суток Марса с того дня, как это случилось впервые, — продолжал Бардов. — Первым был Азарий Горбунов — геофизик. Он потом по собственной инициативе еще дважды попадал в это… приключение. Его пришлось… изолировать, и мы отправляем его отсюда… в довольно тяжелом состоянии.
— Психическом? — попробовал уточнить Кирилл.
— Крайняя депрессия, переходящая в бредовое состояние и паралич рук, — объяснил Мак.
— По-видимому, все-таки нервное заболевание, — заметил Кирилл.
Мак отрицательно тряхнул рыжей головой.
— Потерпите, коллеги, у вас будет время все обсудить, мягко остановил их Бардов. — Итак, впервые мы с этим столкнулись восемьдесят шесть дней тому назад. И произошло это в каньоне Копрат…
— В пещере — в одном из северных ответвлений каньона, добавил Мак. — Мы там были вместе с Азарием, но в пещеру он зашел один… — Мак умолк и смущенно взглянул на начальника.
— Продолжайте, голубчик, — прогудел шефуня, — у вас получается гораздо интереснее.
— Извините…
— Продолжайте, продолжайте, а я пока отдохну.
— Он долго не выходил обратно и не отвечал на мои радиосигналы. Пришлось идти за ним. Я нашел его в глубине пещеры без сознания. Мы вытащили его наружу. Мне помогал Атиф — он был третьим в нашей поездке. Мы с Атифом тогда ничего подозрительного в пещере не заметили… Когда мы привели Азария в чувство, он рассказал…
— Что он тогда рассказал, не столь важно, — заметил шефуня, — тем более что в дальнейшем повторялось примерно то же самое… Спасибо, Мак, вы очень помогли мне… Приключение в пещере Копрата так заинтересовало Азария, что он решил повторить его. Под предлогом еще каких-то геофизических наблюдений он отправился в Копрат со следующей исследовательской группой, забрался в ту пещеру и сидел в ней до тех пор, пока снова не потерял сознание. Правда, на этот раз он записал на диктофон свои… гм, наблюдения или… ощущения. На Базу его привезли в бессознательном состоянии, и он потом болел больше месяца.
Пещеру мы тщательно обследовали в скафандрах высшей защиты, но ничего интересного и тем более подозрительного не обнаружили. Азарию, когда он поправился, было запрещено участвовать в полевых поездках. Для себя я решил, что Азарий натура увлекающаяся, очень импульсивная: у него эмоции нередко опережали логику и трезвое суждение ученого — просто надорвался в здешних нелегких условиях, да и работал он очень много. Наш главный медик, — шефуня снова указал на Мака, — поначалу тоже соглашался со мной, объясняя «казус Азария» нервным перенапряжением. Однако вскоре, а точнее за тридцать три дня до прилета «Ветра времени», история повторилась.
