Колин Уилсон - Дельта
– Ты уверен, что это именно деревья? – повернулся Доггинз.
– Скорее всего, – Найл даже сейчас чувствовал исходящую от хитросплетения ветвей упругую силу.
– Ладно, давай еще раз, – он снова подбавил мощности, поведя на этот раз стволом почти над самой землей. Взревел тугой жгут синего пламени, и древесные стволы попросту сгинули. Через лес в мгновение ока пролегла просека, и тут сопротивление неожиданно исчезло. Все произошло так внезапно, что оба, сорвавшись, кубарем скатились по склону. Доггинз воззрился на Найла (лицо все в бисеринках пота).
– Ты в самом деле прав!
Отдельные деревья пламенели; в воздухе пахло древесным соком и дымом. Дождем сеялась мелкая желтая пыльца, покрывая почерневшую землю. Вид выжженного коридора вызывал у Найла странную жалость и огорчение. В моще жнеца было что-то, вселяющее тревогу: она была чересчур непререкаема.
Доггинз, поднявшись, картинно взмахнул рукой:
– Ну-с, прошу!
Однако Найл остановился в нерешительности.
– Меня беспокоит вот это, желтое. Давай подождем, пока осыплется.
Доггинз подошел к деревьям поближе, нюхнул.
– Ничего, просто пыльца… – и тут как чихнул! И еще, и еще – несколько минут кряду. – Боже ты мой, твоя правда. Она, как перец. – Из глаз у него текло в три ручья.
Сели, выжидая; Доггинз то и дело снова чихал. Когда разошелся дым, стало видно, что жнец прорубил чащу насквозь, из конца в конец. На том краю из-под нависающих ветвей проглядывала поблескивающая под солнцем вода.
Доггинз развязал горловину своего мешка и со смаком приложился к фляжке с вином; крякнул от удовольствия.
– Рад буду, когда вылезем из этого места. Здесь все так и дышит чем-то… злым.
– Злым? – мысль показалась Найлу странной. – Мне так не кажется. Скорее, равнодушным к людям.
– Одно и то же, – Доггинз еще разок приложился и упрятал фляжку обратно в мешок. – Пошли, хватит рассиживаться. А то так и не выберемся, если будем день-деньской здесь куковать.
Найл неохотно поднялся.
– Не забывай, что сказал Симеон: никогда не спеши в Дельте.
Они приблизились к кромке леса. Проделанная жнецом тропа была шириной около четырех метров. Заглянув в глубину выжженного туннеля, Найл еще раз ужаснулся бездушной мощи, за секунду пробившей дорогу через непроходимый лес. Отдельные стволы были разделаны повдоль, словно расщеплены топором; иные подбросило вверх, где они висели, вцепившись в ветви. Жнец пропахал борозду и в земле – получилось гладко, словно рукотворная дорога. Как и обугленные стволы, землю покрывал толстый слой желтой пыльцы.
Не успели ступить, как выяснилось, что слой этот скользкий, как слякоть. Найл чуть не шлепнулся; пришлось ухватиться за ствол дерева, чтобы удержаться на ногах. От взнявшейся пыльцы немилосердно защипало нос и глаза. Спустя секунду оба безудержно чихали. В местах, где пыльца присыпала влажную кожу, тотчас начинался зуд, до боли.
Найл отошел назад на склон и снова сел.
– Наверное, надо отыскать другой путь для прохода.
– Другой?
– Другого пути нет! – Доггинз повел рукой вдоль безнадежно длинной листвяной стены, простирающейся в обоих направлениях.
– А если на север? Зашли бы со стороны болот. Доггинз со злым упорством мотнул головой.
– Я не собираюсь пасовать перед горсткой пыльцы, – он яростно поскреб щеку. – Пусть меня хоть лихорадка замучит.
Найл, покопавшись, вынул из мешка запасную тунику – хороший, тонкий хлопок – и оторвал от полы полосу. Материю он смочил в воде из фляжки и отер пыльцу с рук.
– Кажется, придумал, – прикинул что-то Доггинз. Он также оторвал от туники широкую полосу и смочил водой. Затем обмотал ее вокруг лица (получилось наподобие маски), оставив открытыми только глаза. – Все, считай что обезопасил.
Найл сделал то же самое. Влажная материя приятно холодила лицо. Затем, подумав, он вынул из кармана трубку с металлической одежиной. Когда развернул, Доггинз поглядел на него с деликатным удивлением.
– Для чего это?
– Чтобы пыльца не попадала на кожу.
– При тебе вода, – указал Доггинз. – Ты можешь ее удалить за пять минут.
– Пусть уж лучше этой пакости вообще не будет на коже. Она жжется.
Он расстегнул замок-молнию и забрался внутрь. Для носки одежина, безусловно, была громоздкой и неуклюжей. Небольшие остатки возле запястий и щиколоток оказались на поверку чехлами под ладони и ступни, но, увы – не по размеру. Застегнув, наконец, одежину под шеей, Найл стал походить на серебристую летучую мышь. В одежине держалось неприятное вязкое тепло, от обильной испарины тонкая материя липла к коже.
– Ну, готов? – насмешливо поинтересовался Доггинз.
Найл кивнул, натягивая капюшон. Продеть руки в л ямки заплечного мешка не удалось, пришлось тащить его в одной руке, в другой держа жнец.
– Взял бы да надел плащ, – посоветовал он Доггинзу. – Руки и ноги будут прикрыты.
– Обойдусь. Рискну, – буркнул Доггинз.
Передвигаться было непросто. Получалось как-то боком, на манер краба, меж ног тяжело хлопали складки. Доггинз нет-нет да поглядывал искоса с усмешкой, но ничего не говорил.
Так и шагали, взметая ногами клубы желтой пыльцы. Доггинз, несмотря на маску, начал покашливать. Повернулся к Найлу:
– Я пошел вперед. Свидимся на том конце.
Он начал удаляться быстрыми шагами, пыль облаком окутывала его. Найл, неловко шевеля вдетыми в перчатки пальцами, тщательнее подоткнул влажную материю под подбородок. Все равно от пыльцы ело глаза и жгло вспотевший лоб. Попробовал сдвинуть маску, чтобы прикрыла глаза и лоб. Вот здорово: оказывается, через нее видно, тонкая ткань от воды сделалась почти прозрачной. Дышал Найл ртом – так сподручнее, чем носом; материя при вдохе плотно прилегает к губам и не дает проникать желтой пыли. Скопляющийся в одежде жар удушал, подкатываясь волнами к шее, но Найл отгонял соблазн спешить, даже когда глаза от жжения заслезились так, что все вокруг расплылось и потеряло очертания. И тут, ориентируясь по хлынывшему внезапно свету, понял: лес позади.
– Ты как, в порядке? – спросил Доггинз.
– Да, а ты?
– Сейчас, только смою с себя всю эту пакость.
Найл совлек с себя маску; оказывается, снаружи она вся покрыта толстым слоем пыльцы. С трудом подавил соблазн протереть истекающие слезами глаза; видно было, что одетые в перчатки пальцы тоже припорошены пыльцой. Чихая и кашляя, он расстегнул одежду и с грехом пополам выбрался из нее. Щеки и лоб от жары так и щиплет, так и щиплет.
Они стояли на полосе сходящегося к реке глинистого спекшегося берега – вода бурая, медлительная. На той стороне подножие холма окаймляла полоса пышной растительности. Особенно впечатляли своим видом лианы, толстые, будто питоны. Сам холм возвышался над окружающей равниной эдаким невиданным валуном; впечатление такое, будто свалился с неба.
