Кир Булычев - Старый год
– В обморок упал! – смеялся император. – Ты что же, не видал раньше, как баб на кострах жгут?
Егор не ответил. Вопрос был издевательский. Император знал, что Егор не мог этого видеть.
– Хочу поговорить с тобой об интересных вещах, – сказал император. – Сегодня я свободен.
Егор плохо себя чувствовал, словно заболел гриппом, – голова гудела, и в горле першило.
– Пускай он сядет, – сказал старик Кюхельбекер. – Мальчик устал.
– Пора быть мужчиной, – возразил император. Но тут же смилостивился и велел садиться на ковер.
Егор уселся на мягкую вершину коврового холма.
Когда император двигал головой, на лысине вспыхивало множество зайчиков от керосиновых ламп.
– А ты уйди, – велел император Дантесу, который сунулся было в дверь.
Наступила пауза. Она длилась с минуту. Император разглядывал Егора. Потом спросил:
– Каким видом спорта занимаешься?
– Легкой атлетикой, – сказал Егор. – Но нерегулярно. А еще в детстве меня отдавали в теннисную школу, но я не показал себя.
– Себя надо показывать, – сказал император. – А как вообще в Москве обстановка?
– Какая обстановка?
– Политическая.
– Много интересного, – сказал Егор. – Магазины открываются...
– Преступность растет?
– Преступность растет. Рэкет. Мафиозные разборки.
Император сочувственно покачал головой.
– А у нас этого нет, – сказал он. – У нас порядок.
– У вас порядок – жечь людей! – вырвалось у Егора.
Император усмехнулся:
– Иногда приходится прибегать к жестким мерам. Что делать, если люди возомнили себя бессмертными? Хотя бессмертия как такового не бывает. Продление жизни, как правило, объясняется падением других функций.
Почему-то император показал на Кюхельбекера. Он подождал, пока Егор очистит банан, и спросил:
– А что еще? Ты рассказывай, рассказывай. Например, о своей семье.
– Семья как семья.
– Отец есть?
– Есть.
– А что же ты не захотел с ними оставаться?
– У меня был конфликт.
– Ну ладно, не рассказывай. В сущности, мне и не очень интересно, что у тебя за конфликт. А как у Людмилы семья? Неблагополучная?
– Не знаю. Я там не был.
– Но она, безусловно, рассказывала.
Егор понял, что император притворяется Павлом. И неумело. Говорит как современный человек. Они тут играют в игры, ленивые игры, потому что боятся потерять власть. Хотя зачем человеку власть в этом холодном болоте?
– Ты слышал мой вопрос, Егор?
– Она живет с матерью, – сказал Егор. – Отец их бросил. Мать со своим новым мужем, или кто он там ей, пьет. Они бьют Людмилу. Она от них убежала.
– Ясно. Неблагополучная семья, – сказал император. – С этим что-то надо делать?
– Она уже хочет вернуться, – сказал Егор.
– Разумеется, – согласился император. – Что ей сейчас делать? Рано.
Он достал длинную тонкую руку, выпиленную из кости. Пальцы руки были загнуты. Этой рукой он принялся чесать себе спину под бронежилетом.
– Никогда не снимаю бронежилет, – сообщил он Егору. – Потому что никому не доверяю.
– А вы бросьте все это, – сказал Егор.
Император нехотя засмеялся. Побулькал в горле. И сказал серьезно:
– У нас беда. Никто не стареет. Ты скажешь – это счастье. Но ребенок не может стать взрослым, бутон цветка не может распуститься и расцвести. Ты меня понимаешь?
– Понимаю.
– Я должен тебе признаться, – продолжал император. – Я полюбил твою спутницу Людмилу. Я полюбил ее искренне и нежно. Но мое стремление к ней противоречит моей порядочности. Это... как бы найти нужное слово? Подскажите, канцлер... – Император повернул голову к Кюхельбекеру.
– Это неприлично, – отыскал нужное слово Кюхельбекер.
– Вот именно. Бутон должен раскрыться, чтобы цветок соединился со мной, с пчелой, которая прилетит выпить его нектар. Но я нетерпелив. Живу вне времени. Для тебя пройдет пять лет, для меня – один бесконечный день.
– Но как же...
– А вот вопросов не надо, – оборвал его император. – Могут быть пожелания.
– Нам с Люсей пора домой, – сказал Егор, словно предыдущего разговора не было.
– А он у нас упрямый, – усмехнулся император.
– Вы же сами сказали, что бутоны здесь не раскрываются, – сказал Егор.
– Вот именно, – согласился император. – А ты в Воронеже бывал?
– Нет, а что?
– Там, наверное, сейчас сугробы, метель завывает, а окошки такие желтые, теплые, заглянешь внутрь – стоят елки наряженные, игрушки висят, на столах выпивка и закуска...
– На окнах узоры, – сказал Кюхельбекер. – Внутрь не очень-то заглянешь.
– Опять испортил песню! – обиделся император. – Идите прочь! Надоели!
– Иду, иду, – ворчливо ответил Кюхельбекер, – ты не очень-то с нами ссорься. Как вознесли тебя, так можем и низвергнуть.
– Долой!
Егор поднялся и пошел к двери. Сзади Кюхельбекер спросил обыкновенным голосом:
– Скоро очередная доставка. Дыню заказывать?
– Хватит! Незрелые они. Закажи побольше винограда, – распорядился император.
Егор вышел из ковровой комнаты. Перед дверью сидел на корточках велосипедист.
Он дремал и не заметил Егора.
Егор прошел в медпункт.
Доктор ползал по полу и пытался починить железную дорогу.
– Как там Люся? – спросил Егор.
– Отдыхает, – сказал доктор. – А ты, если плохо себя чувствуешь, ложись на пол, расслабься.
Егор заглянул за занавеску. Люська лежала, закрыв глаза. Она была очень красивой девочкой. Как же Егор раньше не замечал этого? Наверное, потому, что она была еще маленькая. Егор подумал, что нет никакой гарантии, что император в самом деле будет ждать, пока Люська вырастет. Он лжец, у него на лице это написано.
– Простите, я не знаю вашего имени-отчества, – обратился Егор к доктору.
– Леонид Моисеевич, – ответил доктор сразу. Ну вот, никакой он не Фрейд.
– Леонид Моисеевич, у меня есть подозрение, только никому не говорите...
– Не скажу.
– Ваш император – он случайно не вампир?
– Вампир, – спокойно ответил доктор. – Но не от стремления к человеческой крови, я полагаю, он ее не очень жалует, а от убеждения в том, что только таким способом он может сохранить силу и энергию.
– Но ведь это чепуха!
– Поживи у нас и с наше, – усмехнулся доктор, – и тогда тоже будешь верить черт знает во что.
– Значит, на самом деле он не любит Люську?
– А он сказал, что любит?
– Он сказал, что хотел бы, чтобы ей стало семнадцать лет и чтобы тогда она поняла, какой он драгоценный.
– Забавно, – заметил доктор. – А вы не разбираетесь в детских железных дорогах?
– Нет, уже семь лет как мою выкинули.
– Жаль.
– Значит, он хочет высосать ее кровь? – Егор внутренне содрогнулся от отвращения.
