Николай Трублаини - Глубинный путь
- Простите, но это трафаретный и почти всегда неправильный ответ.
- Принесите на балкон стул, сядьте и слушайте... И захватите, пожалуйста, мой жакет. Становится холодновато.
Выполнив поручение, я сел возле нее.
- Весь последний год я работаю над новым сплавом, - накинув на плечи жакет, сказала Лида. - Он будет легче алюминия, но прочностью не уступит лучшей стали. Саклатвала мне давно уже предложил эту работу, и под его руководством я добилась первых успехов. Такой металл, собственно, уже найден. Много о нем я вам рассказывать не буду. Ведь вы в физике и химии смыслите, должно быть, мало?
- И вы так разговариваете с бывшим сотрудником научно-популярного журнала! - попытался я пошутить.
- Оставьте, я читала ваши очерки. Вы здорово выдумываете, и, может быть, из вас был бы толк, если бы вы по-настоящему изучали такие вещи, как физика, химия и математика.
- Вы сейчас разговариваете точнехонько, как Нина Владимировна.
- По-видимому, она похожа на меня, если понравилась моему брату. Об этом свидетельствует и то, что мы не испытываем друг к другу особой симпатии. Это, говорят, случается у людей со сходными характерами.
- Чтобы вы особенно были похожи друг на друга, не скажу... Ну, и что же с вашим новым металлом? - перевел я разговор на прежнюю тему.
- Дело идет к тому, чтобы перенести исследования из лаборатории на завод и возможно скорее перейти к массовому производству. Сейчас над этим работает целый коллектив, и нужно признаться, я в нем уже не первая скрипка. Но это неважно... Я рада, что начать опыты довелось мне. Обидно, что не позволяют мне сейчас много работать... Да я и сама понимаю: так, как раньше, я работать не смогу... Мне становится все хуже и хуже.
- Вы лечитесь, придерживаетесь режима, ездите на курорт?
- А! - махнула она рукой. - Для меня составлен специальный режим. Иногда мне становится легче, но через некоторое время я снова чувствую ухудшение.
- Простите... вы уже вышли замуж?
- Нет, - тихо ответила она.
- Доктор Барабаш теперь в Иркутске?
- Нет, в Москве. Он проводит научную работу в эндокринологическом институте. Но скоро Юрий, вероятно, приедет сюда.
Она помолчала.
- Я думаю, что он очень хороший человек, - сказал я. - Где вы будете жить после замужества?
- Вы неприлично любопытны, - сказала Лида, и в тоне, каким это было сказано, чувствовалось, что мой вопрос ее рассердил.
С Ангары тянуло холодным ветерком. Чуть долетал шум улицы. Из ресторана слышна была музыка.
О чем думала Лида, я не знал, но понял, почему она рассердилась на меня. Снова во мне возникло подозрение, что, оставаясь сама с собой, она не может избавиться от мыслей о Ярославе. Он не ответил на ее письмо. После нашего разговора ночью на бульваре я надеялся, что он напишет ей. Но, возможно, он считал, что молчание - самый лучший способ порвать все отношения с девушкой, которую он любил, и отрезать себе путь к ней в будущем. Что бы Лида сказала, если бы узнала о моем разговоре с Ярославом?
Вдруг Лида спросила:
- Скажите, Ярослав при вас читал мое письмо?
- Нет. А что?
- Ничего... Я не понимаю, почему он не ответил.
- Но мне пришлось вскоре после этого видеть его, - поспешил я сказать. - Он был очень взволнован... Неужели вы с ним больше не встречались?
- Зачем? Я не хотела встречи. И он, кажется, тоже...
- За то время, что я странствовал, Ярослав Васильевич, по-видимому, составил себе здесь репутацию оригинала, - после короткой паузы заметил я.
- Оригинала?
- Вы ведь сами слышали, что о нем говорят как о чудаке.
Она порывисто повернулась ко мне и схватила меня за руку:
- А вы больше ничего о нем не слышали? Худшего, чем то, что он оригинал.
- Худшего? Нет. Вы что-нибудь знаете?
- Это страшно. - Я чувствовал, как дрожит ее рука. - Но... Вы знаете, некоторые обвиняют его даже во... вредительстве.
- В чем?
- Во вредительстве.
- Но какие основания для этого и кто выступает с такими обвинениями?
- Говорят, что академик Саклатвала целиком под влиянием Макаренко. Макаренко же, как главный инспектор туннельных работ, вмешивался буквально во все дела и добился того, что строят по его проекту. Его обвиняют в том, что он почти вдвое увеличил стоимость строительства и вообще натворил много бессмысленных вещей. Никто не хочет верить, что он делал это несознательно. Его считают талантливым инженером.
- Но все-таки, обвинение во вредительстве...
- Я не верю, я не хочу верить! - страстно воскликнула девушка. - Но есть люди, которые уверяют, что будто бы видели этого оригинала в московских ресторанах в подозрительной компании.
- Это ложь! Я не могу поверить.
- Слушайте! - Она больно стиснула мою руку. - Я вам признаюсь, зачем я сюда приехала. Я просила Саклатвалу, чтобы он вызвал меня сюда на работу, рассчитывая встретиться здесь с Ярославом. Я хочу поговорить с ним. Но он избегает меня. Помогите мне встретиться с ним!
- Хорошо... О чем же вы хотите с ним говорить? Простите за нескромность... Вы можете не отвечать.
- Нет, я скажу.
Лида немного подумала.
- Он всегда был со странностями. Я никогда не поверю, что он вредитель. Но мне временами кажется, что он способен мстить. Мне страшно думать, что он почему-то сделался человеконенавистником и мстит всем и каждому... Нет, простите, я чувствую себя такой глупой и непоследовательной, я сама не знаю, что говорю...
- За что мстить? Нет, вы ошибаетесь, Лидия Дмитриевна!
- Я боюсь за него. В Москве уже говорят потихоньку, что Макаренко нужно отстранить от строительства Глубинного пути и даже арестовать. Я очень прошу вас, устройте мне с ним встречу. Я писала ему, но он не отвечает...
Я обещал сделать все, что смогу. Но почему он не хочет с нею увидеться? Мне казалось, что я разгадал причину. Я резко спросил Лиду:
- Простите мне еще раз, но скажите - вы его перестали любить?
- Я? Вы ведь знаете... - растерянно проговорила она.
- А он любит вас и поэтому боится встречи с вами! - вырвалось у меня.
- Откуда вы знаете? - дрожащим голосом спросила она.
Я молчал. Но Лида заставила меня ответить. Без всяких подробностей я вынужден был все же кое-что рассказать ей о своем разговоре с Ярославом перед отъездом. Она жадно, не перебивая, слушала мой рассказ. Когда я кончил, она начала меня расспрашивать, добиваясь самых обстоятельных ответов. Я видел, что мой рассказ взволновал ее, и я жестоко укорял себя за длинный язык. Разве не лучше было бы промолчать? Ведь волнение могло ей повредить!
На балконе снова воцарилось молчание. Лида сжимала руками голову.
- У вас нет пирамидона? - спросила она наконец. - У меня очень болит голова.
Я пошел в свою комнату, разыскал порошки и, захватив стакан с водой, вернулся на балкон. Лида встала с кресла, оперлась на балюстраду и смотрела вниз, на черную, словно после дождя, асфальтированную улицу.
