Николай Бондаренко - Бремя «Ч»
Необъятное пространство над головой расплылось и стало гаснуть. Где-то там, в чернеющей глубине, проявилось, высвечиваясь все рельефнее, до боли знакомое лицо… Неужели не узнаю сам?… Узнал! Это же Вильям, мой лучший друг, гениальнейший изобретатель!..
Вильям, как всегда, строг, неулыбчив, приглашает следовать за собой. Вокруг нас, на тысячи верст в любую сторону, океан, зеленая вода — мы идем по ней, как по зеленой тверди. Я не спрашиваю, почему мы не тонем, я точно знаю — это старания Вильяма: невидимые космические силы легко держат нас, а как действует механизм поддержки — величайший секрет конструктора…
«Хорошо придумал», — говорю я Вильяму. «Неплохо, — соглашается он. — Но есть кое-что получше. Хочешь взглянуть?» — «Показывай!» — весело соглашаюсь я. И вдруг чувствую: иду ко дну! На лице — прозрачная маска, легко дышу… Ласты позволяют остановиться и разглядеть Вильяма. Он тоже в маске; однако хорошо его слышу: «Внимание! Встречаем акул!»
Слева, справа, под ластами, над головой засеребрились могучие зубастые туши. Я обомлел, ни жив ни мертв жду нападения… Даже вскрикнуть боюсь! Краем глаза замечаю: Вильям обнялся с одной хищницей, вместе кувыркаются, устроили возню… «Поговори с ними — кричит он. — Акулы любят!» Я робко дотронулся до рыбьей морды — той, что была поближе, — зверюге понравилось, она легко поддела меня острым носом, приглашая к игре. Чудеса! Мы устроили нечто вроде беготни друг за другом, конечно, я всегда отставал, но дружелюбная зверюга немедленно возвращалась и позволяла шутливо себя шлепнуть…
Наигрались вдоволь, и Вильям позвал меня наверх. Мы опять зашагали по зеленой воде. Мой друг сосредоточенно молчит, мне тоже не хочется говорить — полный отдых, полная свобода! Все же глупый вопрос сам по себе выскочил: «Мы случайно не в Ноосфере?» Вильям ничуть не удивился, ответил: «Очень похоже. Союз добра и разума! Помнишь байку, которую я рассказал тебе совсем недавно?» — «О виртуальном обмане?» — «Не только о виртуальном. О лжи вообще. О тех, кто пронизан ложью… У нас таких нет. Как в Ноосфере». — «Да, да, припоминаю… Но почему вокруг нас вода?» — «Хотелось побыть с тобой наедине, чем-нибудь потешить…Не понравилось? — «Ноосфера удивительна…» — «Скоро выйдем на берег. Там столько всего! Но ты не заметишь». — «Почему?» — «Ты вырос в этом мире, это твое, родное, поэтому незаметное…»
Я не возражал. Вильям затронул что-то очень важное, но засветившаяся мысль мгновенно погасла…
А вот и берег — светлая песчаная полоса выбежала прямо на нас. Я предложил искупаться и, сбросив одежду, плюхнулся в накатившую волну. А не может ли Вильям, — догадался я, — объяснить: кто я, откуда, зачем на этой земле? Я, чувствую, не одинок. Есть у меня какие-то привязанности, близкие люди…Вильям как будто меня услышал, попросил: «Не торопись. Всему свое время. Могу сказать лишь одно: она тебя ждет». — Кто — она?» — «Твой самый дорой человек». — «Мне стыдно! Я все на свете забыл! Ну, пожалуйста, назови имя!» — «Не могу». — «Ну, хотя бы одну букву!» — Вильям поднял камушек и на белом песке начертал: «Л». — «Ну, пожалуйста, еще одну!» — «Ладно. Еще одну можно». — Рядом с «Л» Вильям нарисовал кружок.
«Ло?» — не понял я. Ну, точно по системе имен господина Карла!
Грозные окрики надзирателей прервали столь дорогое для меня видение.
— Поднимайс-с-сь! С-с-скоты!..
Ряды серых лохмотьев зашевелились, задергались — узники торопились встать, чтобы избежать ударов кованых ботинок под ребра. Я поспешил во двор к нужнику, но здесь уже толпились ожидающие очереди. Через несколько минут, отведенных распорядком, двор опустеет — в бараках торопливо застучат ложки о деревянные чашки: начнется кратковременный, почти пустой завтрак.
Вчера утром у столба ограды с проржавевшими иглами колючей проволоки, у самого его основания, разглядел я зеленые побеги нежной травки. Я еще удивился: осень, холода набегают, вокруг ровный каменистый пустырь, а травка не замечает ни пронизывающего ветра, ни заморозков, ни гнетущей пустоты мертвой тюремной территории — поднялась как символ каких-то скрытых светлых сил… Нагнулся я к стебелькам, провел огрубевшей ладонью по шелковистому ершику — и так стало на душе тоскливо, впору бы завыть. Но тоска моя где началась, там и кончилась. Одним ударом охранник отшвырнул меня в сторону и принялся бухать сапожищами по слабым неокрепшим листочкам. Вот и глянул я сейчас: как она там, горемычная травка…
Выжила! Несколько стебельков распрямились всем напастям назло, кажется, даже проклюнулись свежие побеги. На радостях я чуть не присел на корточки, чтобы получше рассмотреть живое чудо, но вовремя вспомнил вчерашнюю расправу и шагнул в сторону. Я сказал себе, что буду приходить сюда каждый день, утром и вечером, склонять голову перед земной жизнестойкостью, учиться у этого хрупкого существа бороться и побеждать…
Наконец, все процедуры позади, дежурный ловко собрал посуду, и над бараками тягуче, в тысячу голосов, пророкотало:
— Благодарение господину Кар-р-лу!..
Объявлено построение. Бегу к воротам и занимаю в разношерстном сером строю место, определенное мне с первого дня. Слева почесывается Бо, справа — крючится от холода Па. Их бросили сюда вместе со мной, и виноват в этом был я. Это я выпустил их из чернильницы, и они оскорбили Карла.
Бо несколько раз благодарил меня, как он сказал, за освобождение души. Был он тих и молчалив, раздобыл где-то клочок газеты и скрытно изо дня в день что-то там вычитывал.
— Как самочувствие? — спросил я у него.
— Жить можно, — скромно ответил Бо. — Только бы лучше кормили.
— О чем вы? — встрепенулся Па.
— Жалуется на пустой желудок, — объяснил я.
— Я тоже жалуюсь. Но что поделаешь, — вздохнул Па и плотнее завернулся в лохмотья. — Ты все-таки с ним поосторожней, — тихо сказал он, кивая на Бо. — Меня чутье не обманывает.
Па уже в который раз говорит о том, что Бо — доносчик. Дескать, его специально приставили, чтобы он сообщал Карлу. Но что-то не верится. Живет Бо замкнуто, тихо, ни во что не вмешивается. Ну, был он когда-то отъявленным бюрократом, но доносить… Нет, у меня у самого есть чутье. Не тот человек Бо, чтобы кого-то предавать. Поэтому я молчу, переминаясь с ноги на ногу, жду команду на выход. В ходьбе немного согреюсь…
И вот колонна стала вытекать из ворот мутным потоком. Идем молча, говорить запрещено. В самый раз обмозговать ночное видение, но не получается. Бо шепчет:
— Ты сегодня не очень старайся… Пожалуйста. За тобой не угонишься…
