Сергей Герасимов - Разные рассказы
Всю ночь он слышал, как противно скрипит пенопласт - это значило, что трещина росла. В эту ночь она росла особенно быстро - от царапающего душу скрипа он не мог неподвижно лежать. Он пробовал закрывать уши пальцами, но звук не становился тише. Когда-то он читал, что некоторые звуки проникают прямо сквозь лобовую кость. От этого звука что-то рвалось и лопалось в душе - как будто через душу тоже шла трещина и тоже расширялась. Возьми нож, подойди к окну, коснись лезвием стекла и быстро проведи сверху вниз; лезвие держи перпердикулярно, обязательно перпендикулярно; если не получится с первого раза, то повтори - и ты узнаешь в каком месте сейчас твоя душа. Судя по боли, душа сегодня жила в глотке и между ушами. Невозможно переносить такой скрип долго. Если он не прекратится, - я разломаю все эти фиговые листы. Лучше жить на улице или с дырами в стенах, чем слышать такое каждую ночь. Он этого можно сойти с ума. Кажется, была такая пытка звуком в изощренном средневековье, где-то на древнем востоке, умевшем смаковать боль, - и после этой пытки ты был сумасшедшим или мертвецом.
Он закрыл глаза и увидел, как одно за другим из черноты появляются незнакомые лица: одно было даже лицом негра, у другого подергивалась губа при каждом срипе, у третьего не было нижней челюсти. Или я уже сошел с ума, - подумал он.
* * *
Ее родители уехали через неделю. Расставались холодно. Холодный ветер скакал из лужи в лужу, забирался под платье до самых подмышек, трепал косынку, как флаг. Ночью была гроза и где-то выпал град. Несмотря на лето, казалось, что вот-вот может пойти снег. Тучи ползли над полем низко, распарывая себе животы столбами. Она вышла в легком платье и ежилась - руки под мышки. Разве бывает так холодно летом? Все пройдет и снова выйдет солнце. Так же не бывает, чтобы холода навечно. Глупенький, родной мой, обними меня.
- Я совсем замерзла, - сказала она.
Стас стоял рядом.
- Ты и так холодная, сильнее не замерзнешь, - и не обнял.
Стас стал уходить в институт, где он подрабатывал в лаборатории. Она готовила завтраки и ужины, пропускала ненужные обеды, и целыми днями сидела в пыльном кресле, не думая, а просто скучая. Иногда пылесосила, читала приключения драных мушкетеров, ещё и залитых яичным кремом. Искала потерянные карты, чтобы погадать себе, или смотрела в стену. Если долго смотреть, то треугольники на обоях будут появляться и пропадать, и опять появляться - это даже интересно. Если закрыть глаза, то мир начинает раскручиваться, как медленная карусель. В детстве я умела пускать ртом пузыри и танцевать еврейские народные танцы. И она пускала пузыри, и она танцевала еврейские народные танцы, и даже пробовала сочинять музыку. День расцветал, потом поднимался, потом садился в вечер. Стас приезжал около шести или семи, ничего не рассказывал, ел, смотрел телевизор, потом ложился спать. Однажды она увидела, что его щека расцарапана, но не спросила. Днями она иногда разговаривала с всепонимающим Гавчиком, а ночами сама с собой. Тепло так и не наступало. Длился август. Ей нехватало тепла.
Однажды она проснулась очень рано, около четырех, и поняла, что должна что-нибудь сделать. Просто сейчас - взять и сделать. Он спит в своей комнате и я ему совсем не нужна. Она осмотрела просыпающуюся комнату, не поворачивая головы, одними глазами. Слегка тошнило. Надо что-нибудь делать. Она села на кровати и зевнула; комната потянулась и открыла глаза, но окна ещё оставались сонными, а тень под столом видела десятый сон. Треугольники на обоях склонили верхние уголки. Если не ради себя, то ради ребенка. Мужчине труднее признаться в своей глупости. Одеваться или нет? - нет, лучше в ночнушке, мужчина вернее клюет на несовсем голое тело.
Она тихо поднялась, открыла дверь в его комнату и услышала дыхание спящего. Трещина была в два шага шириной. Можно перепрыгнуть, это совсем не страшно, как будто прыгаешь через лужу. Можно даже закрыть глаза, когда прыгаешь. Она подошла к самому краю и посмотрела вниз, в черноту. Покачнулась и отступила. Никогда не думала, что наша трещина так глубока и страшна. Нет, сейчас я не могу.
Снова проснулась в семь, и не успела приготовить завтрак. Стас, наверное, нашел что-нибудь в холодильнике. Можно будет, например, за это извиниться. Или ещё за что-нибудь. Мужчина всегда выслушает, когда перед ним извиняются. Через двадцать минут ему выходить. Подойдет лестница, которая в чулане.
Она сходила в чулан и принесла лестницу. Тяжелая. Положила над трещиной. Трещина была метра полтора в ширину и неизвестно сколько в глубину. Три ступеньки над пропастью. Как далеко все зашло. Только сделать первый шаг. Главное не оступиться. Он ведь не подаст руку с той стороны, ни за что не подаст. Она шагнула, раскинув руки для баланса, и Стас обернулся, но продолжил одеваться, как будто ничего не происходило. Где-то в глубине пропасти трещали электрические искры - там портился электрокабель. Ну помоги же мне. Разве ты не видишь, как мне тяжело?
- Вот так, ты пришла? - удивился Стас.
- Хочу тебя проводить.
- Что-то на тебя не похоже.
- А сегодня хочу.
- Ну-ну.
- Дай, ну кто так воротник застегивает...
Она поправила воротник и обняла его за талию. Теперь поцеловать. Поцеловала и отстранилась.
- Ну, теперь уходи, - сказала она.
- Ты что-то хотела?
- Нет, так просто. - Она поцеловала его снова и снова убрала губы от ответного поцелуя. Никуда он не уйдет теперь.
- Ну, я пойду, - сказал Стас.
- А как же я? Ты меня просто так и бросишь?
- О чем ты думала раньше?
- Раньше было раньше.
Она крепко обняла его на мгновение и отодвинулась. Пускай теперь попробует уйти и оставить меня одну на весь день.
- Я опоздаю, - сказал он.
- Конечно, опоздаешь.
- Я правда опоздаю...
- Какое небо голубое!
Она отвернулась и ушла на средину комнаты. Можно прямо здесь, на ковре, ковер мягкий. Конечно, надо будет положить его под низ - мужчина все же мягче, чем ковер. Стас шел за ней. Как привязанный идет, бедняжка.
- Ну? - сказала она и качнулась бедрами назад.
Он повалил её на пол и стал срывать джинсы. Она не сопротивлялась, подняла руки и удобно легла на ковре. Ах, ты боже мой, какие у нас страсти. Оказывается, достаточно было только подойди и подышать в ушко. Ну, и когда же ты справишься? Совсем, бедный, забыл, как застежка пришита. Ну вспоминай, вспоминай. Как все просто в жизни, оказывается. А на свою работу ты уже опоздал, вот так! Ей вдруг стало смешно, она хихикнула, а потом захохотала и не могла больше удержаться. Неловкие руки все ещё мяли и рвали что-то, потом отпустили - она продолжала смеяться. Стас выругался и назвал её словом, значения которого она сквозь смех не поняла, ушел. Можно было бы ещё догнать. Пусть. Она прекратила плакать и села.
