Дмитрий Хабибуллин - Тот День
— В тяжелые времена наша вера всегда подвергается испытаниям. И я тебя не виню, ты всего лишь человек, но боюсь, что это был действительно конец света, — мягко сказал Георгий и коротко добавил: — Нет, мы пойдем в Тверь.
— Но откуда такая уверенность. Вы что-то скрываете?
— Просто доверься мне, ты все узнаешь, только позже. И позволь в нашем путешествии мне решать что делать, — уже более твердо произнес Соколов. — А о твоем прошлом, которое, как я понял, напрямую связано с военным делом, расскажешь по дороге, — протянув руку, святой отец помог раненому встать.
— Вы проницательны, отче, — улыбнулся Влад и ухватил протянутую руку. — Впрочем, как скажете. Решайте сами. Да и с такой головой я вряд ли могу поручиться за свой рассудок, — скривился Владислав, прикоснувшись к ноющей ране на виске.
Каблуково осталось позади, когда солнце показывало часов десять утра. Два человека шагали по пыльной песчаной дороге. Оба они были внушительного роста, оба черноволосы, и, судя по тяжести шагов, увесисты. Мужчина с перевязанной раной на виске шел подле бородатого человека в ризе. За спинами обоих висели ружья. Двустволка — у отца Георгия, и перекинутый через плечо Сычева карабин, который Соколов нашел для своего нового друга.
Перед людьми открывались живописные виды Тверской земли. Места здесь были прекрасны в своей первозданной дикости. Березовые рощицы, столетние дубы, орешники, и все в полыни и метровой осоке. Человеческая деятельность лишь слегка изменила первичный облик земли, проведя дороги и электрификацию. Остальное же было веками неизменно. И это привлекало Соколова в здешних краях.
— У меня, как бы сказать, договор с собой. Зачем вы дали мне оружие? — недовольно проворчал Владислав.
— Друг мой. Мы должны жить. Точнее, должны сохранить оставленные нам жизни, — без тени сомнения, ответил Георгий.
Батюшке показалось, что его уверенность слегка успокоила раненого мужчину.
— Ну, так что там у тебя с военными за проблемы? — перевел Соколов тему.
И Георгий принялся расспрашивать Влада о его прошлом. Так они скоротали около часа и по окончании рассказа раненого спутника, отец Георгий еще больше укрепился в своей вере. Владислав Сычев неспроста был выбран Голосом. Теперь Георгий видел связь. Им обоим был ненавистен род людской. Они оба однажды одумались, и повернули свои сердца к Порядку: Влад — на войне, святой отец — на дороге.
— Так что же случилось там, в Грузии. Ты сказал, что убил невинных, но как? — спросил Соколов.
— У вас ведь тоже есть какие-то секреты. Позвольте и мне здесь промолчать, — опустив голову, ответил Влад.
— Как хочешь. Ты все равно расскажешь мне о своем горе. Но позже, — уверенным голосом произнес священник, заглянув в печальные глаза мужчины.
Дальше они шли молча. И красота здешних мест заиграла счастьем в сердце святого отца.
«Теперь природа, царство Порядка освободиться от гнета», — грела сердце святого отца навязчивая мысль.
Они шли, а лес по обеим сторонам проселочной дороги становился все гуще. Несколько раз люди миновали развилки, но Георгий знал эту дорогу слишком хорошо, чтобы заблудиться. Несколько раз им попадались мертвые люди с пустыми, выклеванными глазницами, но самым страшным было другое: лес молчал, и только крики падальщиков разбавляли тишину.
Еще спустя час уставшие путники сделали привал. То была небольшая поляна, поросшая дикой травой и редкими кривоватыми березками. Стояла она на развилке двух лесных троп. Одна уходила на запад, другая — на север. Георгий не раз проходил этот островок посреди черноты леса. Он знал, что это последняя развилка перед тем как они вынырнут из леса на широкую дорогу между двумя ближайшими селами. Оставалось меньше часа пути и как следует подкрепившись теми припасами, что священник взял из Каблуково, люди выбрали западное направление и продолжили свой марш.
— Когда вы говорили о Порядке, вы имели в виду бога? — вдруг спросил Влад.
— Смотря, что ты понимаешь под словом бог? — ответил вопросом священник.
— Ну, высший разум. У нас — Иисус, — пожав плечами, сказал Сычев.
— Вот именно: в Христианстве — Иисус, у мусульман — Аллах, у иудеев — Яхве. Ты правильно сказал, — удовлетворенно ответил святой отец.
— А Порядок? — в замешательстве переспросил мужчина.
— А Порядок — это единая сила. Не разделенная по этнокультурному восприятию посыла ее воли. Порядок — это сама природа, — буквально повторил Соколов некогда услышанные им слова отца Никодима.
На лице Владислава отпечаталось удивление.
— А конфессии? Вы же православный священник и вы не верите в церковь?
— Сама по себе церковь как духовный институт, который регламентирует жизнь мирян, задумка правильная. Однако та церковь, где провел жизнь я, была далека от этой задумки. Гадюшник, по-другому и не назовешь…
— В жизни бы не поверил, что услышу подобное от батюшки. Вас за это отлучили бы и не задумались, — ухмыльнулся Сычев.
— Только вот вчера, анафеме был предан не я, а церковь, — пошутил в ответ Георгий.
Больше Влад вопросов не задавал и о чем-то глубоко задумавшись, пошел молча. Георгий решил поддержать своего спутника в тишине. Священник боялся, что человек выведет его на вопросы, ответы на которые есть лишь у Голоса, а тогда придется рассказать о видении. Он боялся что мужчина ему не поверит.
Через полчаса, когда лес уже начал редеть, путники увидели вдали чей-то силуэт. Остановившись, люди схватились за свои ружья, но через минуту, когда силуэт приблизился, оружие было вновь отправлено за плечи. Покачиваясь словно от легких дуновений ветра, по пыльной песчаной дороге шла женщина лет тридцати. Была она вся растрепанная. Светлые волосы торчали неухоженным снопом. Некогда красивое лицо было перепачкано грязью, серый осенний плащ — изорван. Когда женщина подошла еще ближе, Георгий услышал тихие всхлипы и непонятное бормотание. Женщина смотрела себе под ноги и так бы и прошла мимо людей, если бы Соколов ее не окликнул.
— Милая моя, что же ты, нас не видишь? — мягко спросил священник и сразу же об этом пожалел.
Такого крика Георгий не слышал никогда. Пол жизни проведя в диких местах, он конечно же не раз наблюдал как вопят сельские тетки на своих муженьков-пропойц. Но вопль женщины на дороге враз переплюнул бы целый хор тех самых деревенских баб.
— Тихо, тихо, — только и смог произнести Соколов, пытаясь обнять орущую дамочку.
— Женщина, успокойтесь, — присоединился Владислав.
Но та совсем не собиралась приходить в себя, и, вытаращив полные слез глаза, пятилась и продолжала голосить.
