Майкл Мэнсон - Конан и грот Дайомы
Но тяжелую золотую цепь, подарок своей возлюбленной, он сохранил. В конце концов, если уж ему удалось достичь берега в страшный шторм, то цепь, висевшая на шее, не могла служить тому помехой. Это богатое украшение доказывало, что его владелец - человек, непростой хозяин потерпевшего крушение судна, чьи обломки торчали на прибрежных рифах; кроме того, цепь предназначалась для расчета с приближавшимися к острову корабельщиками. Конан не слишком надеялся на их милосердие и полагал, что ему придется оплатить проезд.
Кроме драной одежды и золотой цепи у него был стигийский кинжал в дорогих ножнах, засунутый в сапог, и тонкий железный обруч, почти незаметный в густых растрепанных волосах. Он и в самом деле казался человеком, потерпевшим кораблекрушение, если не считать довольно упитанного вида - но это обстоятельство могло быть объяснено щедростью необитаемого островка, на котором в изобилии произрастали всевозможные плоды.
Корабль приблизился, и теперь Конан мог разглядеть его поподробнее. Судно с двумя мачтами и веслами, довольно большое, но не военная галера и не купеческая лоханка. Скорее всего, пираты, что вполне устраивало киммерийца. Ему не хотелось иметь дело ни с капитаном боевого судна из Зингары или Аргоса, ни с каким-нибудь торговцем, ибо он сам, как и его "Тигрица", удостоились громкой известности на Западном Побережье. Вероятно, описание его облика было разослано по всем прибрежным городам, от южных рубежей Пустоши Пиктов до Стигии и Куша, и повсюду за голову его была назначена награда. И даже если она не превосходила стоимости золотой цепи, висевшей у Конана на шее, любой из капитанов ею бы не побрезговал. Разумеется, в том случае, если б ему довелось пленить грозного киммерийца.
Конан разглядывал корабль, прикидывая количество весел на борт и численность команды, когда за спиной его послышались тяжелые шаги. Он обернулся, инстинктивно потянувшись к ножу, и застыл в изумлении: такого исполина, как стоявший за его спиной воин, не часто встретишь. Разумеется, видел он созданий и повыше, и посильней, но то были кутрубы либо джинны, демоны и прочая нечисть, а этот парень выглядел настоящим человеком. Почти человеком, ибо кожа его казалась слишком бледной, с сероватым оттенком, волосы имели странный пепельный цвет, а лицо напоминало об усилиях не слишком опытного каменотеса, слегка поработавшего над гранитной глыбой. Был он на голову выше Конана и на две ладони шире в плечах, в драной одежде, но с превосходной секирой, торчавшей за поясом. Всякий, взглянув на этого парня, догадался бы, что шутки с ним плохи.
Он походил на каменных солдат древнего зингарского владыки Калениуса, и, вспомнив об этих демонических исчадиях, Конан испытал острый приступ неприязни. Ему не нравились существа, перед коими была бессильна острая сталь, у которых он не мог вырезать сердце и печень. Да и была ли печень у этого серого чучела?
- Ты кто? - мрачно спросил Конан, уже предугадывая ответ.
- Идрайн, твой спутник, - неожиданно тихим голосом прошелестел серокожий гигант. - Меня прислала госпожа.
Киммериец хмыкнул. Велика же сила Дайомы, если она смогла сотворить подобное чудище! Он тут же напомнил себе, что и сила эта имеет предел: Идрайн все же не являлся человеком. Нелюдь, произведенная из праха, оживший камень, и только! В точности, как гнусные твари Калениуса, вызванные к жизни зингарским некромантом!
Насупившись, он произнес:
- Ты мне не спутник, Идрайн, а слуга. И забудь о госпоже, нечисть! Отныне я - твой господин, а коль это тебя не устраивает, можешь гнить тут хоть сто лет! Клянусь челюстью Крома, спутников себе я найду получше.
Великан ничего не ответил, лишь склонил голову, что было воспринято Конаном как знак согласия. Некоторое время он рассматривал Идрайна, отмечая опытным глазом ту особую звериную повадку, что присуща безжалостным и умелым воинам, потом сказал:
- Скоро сюда подойдет корабль. Запомни: я - капитан потерпевшего крушение судна и зовут меня Кинтара, купец из Мессантии. Ты - мой телохранитель. Насчет всего остального помалкивай. Говорить буду я, а ты держи пасть на замке.
Идрайн снова поклонился.
- Обычно я молчалив, господин. Таким меня создали.
- Это большое достоинство, - согласился Конан и перевел взор на приближавшееся судно.
Странный корабль, решил он. По виду - боевой, явно зингарской постройки, но не столь велик, как галеры королевского флота. И судно все же не пиратское, хоть в экипаже человек сто, и все бойцы отменно вооружены - во всяком случае, собравшиеся на палубе. Они не толпились кучей, а выстроились вдоль бортов: арбалетчики - на носу и корме, люди с копьями и длинными прямыми зингарскими мечами - посередине судна. В них ощущалась выучка профессиональных солдат, боевого отряда, совсем не напоминавшего пиратскую вольницу. И в то же время они не походили на королевских гвардейцев или на стражников, охранявших торговую лоханку; для стражи их было чересчур много, и капитан их, в блестящей броне и шлеме с перьями, вовсе не производил впечатления мирного купца. Конан с удивлением заметил, что позади этого бравого воина стоит женщина - вернее, молодая девушка с копной светлых волос, в яркой лазоревой тунике.
Паруса на судне были уже убраны. В полусотне локтей от рифа, на котором нашел конец злополучный корабль Конана, галера с отменным искусством развернулась и, с поднятыми веслами, скользнула в узкую щель между торчавших из воды скал - в точности туда, куда хотел направить "Тигрицу" покойный Шуга. Разумеется, в бурю такой маневр был почти безнадежен, но даже сейчас, в относительно спокойных водах, он требовал немалого мастерства. Конан его оценил, решив, что зингарский кормчий хорош и ничем не уступает барахтанцу Шуге.
Весла вспенили воду, галера достигла середины бухты, за борт полетели якоря, и корабль замер, натянув якорные цепи. Затем спустили лодку, в которой расположился десяток воинов в кирасах; одни - с арбалетами, другие с копьями и мечами. Последним слез капитан, высокий горбоносый мужчина лет сорока, с высокомерным замкнутым лицом. У него была небольшая бородка и тщательно подбритые усики - по моде зингарского дворянства, хорошо знакомой Конану. Богатый костюм, меч с серебряной рукоятью и властная манера держаться свидетельствовали, что человек это не простой.
Нос шлюпки ткнулся в песок в десяти шагах от киммерийца, капитан шагнул через борт; волны лизали его высокие сапоги из превосходной кордавской кожи. Зингарец был довольно высок, тощ, голенаст и видом своим - особенно яркими перьями, развевавшимися над шлемом - напоминал драчливого петуха. Восемь воинов следовали за ним, двое остались у лодки, настороженно оглядывая берег и держа арбалеты наизготовку. Остальные тоже нервничали и озирались по сторонам - все, кроме капитана; тот был невозмутим или умело скрывал свою тревогу.
