Наталья Никитина - Полтора килограмма
«Калмен, не суетись под ногами!» – то и дело доносилось с кухни. Отца звали Джек Калмен – он работал
машинистом на железной дороге. Впрочем, эта напускная строгость в отношениях не была лишена и
нежности, свидетелем которой я не раз являлся. София могла повелительно прижать голову Джека к своей
груди, осыпая поцелуями его гладкую макушку. Вид Калмена в эти моменты был безмятежно счастливый и
безропотный. А семья умилялась, созерцая такую идиллию.
В их доме постоянно проживало от четырех до семи кошек. Их всех подбирал на улице Джек. Он был
абсолютно счастлив со своей властной супругой, искренне восхищался ее недюжей силой и умением
торговаться на местном рынке. София оберегала его и прикрывала от всех наготу ранимой души Джека.
Никто в ее присутствии не смел иронизировать над сентиментальностью и чрезмерной добротой ее супруга.
К счастью, Хелен по всем статьям пошла в отца и, будучи моей женой, никогда не пыталась мною
командовать. Старший брат Энтони и сестра Джина уже имели свои семьи и жили отдельно, а Хелен и
младший брат Райан – с родителями. По праздникам вся семья собиралась за большим столом в
родительском доме, и я упивался этой многоликой дружной родней. Меня тогда покорил мощный
фундамент семейных традиций Калменов. София заставляла всех присутствующих дам, включая и мою
маму, записывать рецепты каких-то новых блюд. Мужчины курили на улице, обсуждая новые модели
автомобилей. Во всей этой суете было столько единства и родственной любви!
Я открыл бутылку с водой и неторопливо сделал несколько глотков, после чего продолжил:
– Хелен в то время изучала искусство в Бостонском университете. Я встречал ее после занятий, и мы
гуляли по набережной реки Чарльз или просто устраивали пикник, лежа на газоне под раскидистым кленом.
Нам не нужны были слова. Мы могли часами молча гулять, взявшись за руки. Я был до неловкости
неискушенным в вопросах любви. Меня разрывало от чувств, которые, краснея, лелеял в своем сердце. Я
посылал ей бессловесную волну любви, а она в ответ – цунами обожания! Мы встречались три года, ровно
столько, чтобы Хелен окончила университет, а я смог накопить на более-менее приличную свадьбу. С моей
стороны посаженным отцом был старина Вэйн Доэрти. Мы поселились в доме моих родителей. Мама
приняла Хелен как родную дочь.
Двадцать второе октября шестьдесят третьего года стало самым счастливым днем в моей жизни: я
стал отцом замечательного сына! В день его рождения, отмечая это событие с коллегами по работе,
впервые напился до беспамятства, поскольку еще не умел обращаться с алкоголем и понятия не имел, что
такое чувство меры и похмелье. Джим рос покладистым и жизнерадостным малышом, умеющим
самостоятельно находить для себя занятие. Он не унаследовал моей феноменальной памяти, однако учился
всегда на отлично. В доме было не так много игрушек, но книг в нем всегда было более чем достаточно. Я
горжусь своим сыном, его человеческими качествами, которые в него заложила Хелен, и его
интеллектуальными способностями, которые развил в нем я. Жена никогда ни на что не жаловалась и свое
недомогание оправдывала усталостью. Когда она всё же решилась обратиться к врачу, было уже слишком
поздно. Метастазы опутали большую часть внутренних органов. Она сгорела на моих глазах за четыре
месяца. Джиму тогда только исполнилось четырнадцать. То лето выдалось на редкость дождливым, даже
река Чарльз стала значительно шире своих границ. Я потерянно бродил по берегу, как тогда с Хелен. Сидел
под нашим с ней излюбленным кленом. Дождь нещадно хлестал по опущенным плечам, а я намеренно не
брал с собой зонт, потому что вода скрывала мои слезы. Дома при сыне не мог плакать, а здесь выпускал
свою боль. София взяла на себя ведение домашнего хозяйства, Джек пережил дочь всего на четыре года.
Теща скончалась в девяносто восьмом году. Я до последних дней называл ее мамой. Собственно, таковой
она для меня и стала: эта женщина по-матерински заботилась о нас с Джимом все эти годы.
Лицо Кэрол выражало искреннее участие и сострадание. Я грустно улыбнулся:
– Кэрол, боль в связи с утратой давно притупилась, эта рана уже не болит, так что для печали нет
повода. Хелен ушла в другой мир, более светлый и совершенный. Я верю, что однажды мы встретимся.
Наши души узнают друг друга и воссоединятся навсегда. Вот только не нужно смотреть на меня как на
умалишенного. Я вас умоляю!
– Вы действительно верите в жизнь после смерти? – серьезно спросила журналистка, однако ее
33
глаза не смогли скрыть насмешку.
– Я никогда не был человеком воцерковленным, но живу с ощущением того, что есть что-то выше
нас, людей. Верю в существование Души. И даже могу обосновать свои слова. Я расскажу вам об очевидных
вещах, которые лежат на поверхности, но мы не задумываемся над их глубиной. Приведу простой пример.
Вот вы страдаете от потери самого близкого человека, не важно, что это – смерть родных или предательство
любимого. При этом что-то внутри невыносимо давит, распирая болью грудную клетку, ваше сердце готово
разорваться на части. Только задумайтесь об этом. Кислород продолжает поступать в организм, пища
переваривается, кровь циркулирует по телу. Наши органы по природе своей не должны и не могут
испытывать эмоции. Но что же тогда доставляет такую боль? Что может так страдать и плакать в глубине
тела? Ответ прост. Это Душа!
Мои доводы стерли ироничное выражение с лица девушки. Вероятно, Кэрол погрузилась в
воспоминания о своих потерях, и об одной из них я знал точно. Взгляд ее был устремлен в себя, глаза
покрыты пеленой грусти.
– Не стану спорить, мистер Харт.
Кэрол рассеянно поправила волосы и сосредоточилась на списке вопросов, который всё это время не
выпускала из рук. Через несколько секунд девушка встрепенулась:
– Знаю, что у вас был второй брак, в котором родилась дочь, хорошо известная в светских кругах
Джесика Харт. Расскажите о второй жене. Как вы с ней познакомились?
– Элизабет! – сдавленно воскликнул я. – Эффектная длинноногая шатенка тридцати двух лет с
огромными зелеными глазами и актерскими способностями, заслуживающими «Оскар». Она была,
впрочем, и остается, охотницей за богатыми мужчинами, и я, как последний дурак, попался в ее хорошо
расставленные сети. Мне на тот момент было сорок шесть. Я был богат и безумно одинок. Лиз – лучшая
подруга жены моего хорошего знакомого. Через него она и узнала мои вкусы, увлечения, слабые места, —
рассказывая это на камеру, я понимал, что публично признаюсь в своей глупости, но в данный момент мне
