Наталья Никитина - Полтора килограмма
полголовы выше. Не могу сказать, что я совсем уж маленького роста. В молодости моя макушка достигала
уровня ста семидесяти сантиметров. Однако годы, проведенные за чтением книг, согнули мою спину так, что
сейчас держать ее ровной уже не представлялось возможным. И всё же я периодически делал попытки.
– Расскажите немного о себе. Новак – это же польская фамилия? – поинтересовался я скорее для
поддержания беседы, и так зная ответ на этот вопрос.
– Да, я родилась в Польше, в маленьком городке Влощова, и жила там до двенадцати лет.
– У вас совсем нет акцента, присущего иностранцам.
– Акцент был, да еще какой! В университете пришлось много работать над артикуляцией и
дополнительно заниматься с преподавателем по чистоте произношения.
– Почему же вы переехали в Америку?
– Мой папа – физик, доктор наук. Его пригласили в Бостон преподавать. К тому же я занималась
гимнастикой, показывала хорошие результаты и нуждалась в более квалифицированном тренере. Большой
город обещал новые возможности в развитии моих данных. Но в четырнадцать лет я получила травму
спины, пришлось уйти из спорта.
– Вот откуда у вас осанка, словно у прима-балерины. Моя внучка выбрала фигурное катание, думаю,
это тоже полезный вид спорта для девочки. И как вас приняла Америка?
– Первый год в Бостоне стал для меня сущим адом! Я плакала каждый вечер. Обливалась слезами от
бессилия и одиночества. Дети бывают очень жестоки, особенно в подростковом возрасте. Английский
30
давался с трудом, я стала хуже учиться, замкнулась в себе. В классе была одиночкой, не допущенной в стаю.
Писала слезные письма подругам в Польшу и вынашивала план побега обратно во Влощову. И если бы не
первая любовь, неизвестно, чем бы все закончилось. Его звали Алекс. Ему тогда было двадцать два, а мне
шестнадцать, – лицо девушки озарилось нежным свечением. – По четвергам его музыкальная группа
выступала в местном ночном клубе. Он играл на гитаре и солировал. Я увидела его и пропала! Голубые
глаза, пепельно-русые волосы и просто невероятной красоты ямочки на щеках. Он был известен тем, что
легко ввязывался в драки без причины, отличался резкостью и вспыльчивостью. Но все его минусы сквозь
призму влюбленности казались плюсами. Я грезила им, придумывала всевозможные варианты нашего
знакомства, что спросит он и что на это отвечу ему я. Обязательно хотелось поразить его своим остроумием.
И тогда в моей влюбленной голове созрел план. Со страстью неофита я принялась учиться игре на гитаре.
Сейчас этот порыв кажется странным, но тогда меня мучила неуверенность в собственной
привлекательности. Длинная, нескладная, рефлексирующая девица пубертатного возраста. Да вокруг него
крутились сотни таких же как я! Умение хорошо играть на гитаре, по моим расчетам, должно было выгодно
выделять меня на фоне его фанаток.
Любуясь чеканным профилем девушки, я внимательно прислушивался к ее смягчившемуся от
воспоминаний голосу. Пряди волос, волнуемые ветром, прилипали к помаде на губах. Она смущенно
отбрасывала их в сторону рукой.
– Должна уточнить, – продолжила свой рассказ Кэрол, – это была рок-группа, что, естественно,
наложило отпечаток на мой внешний вид. Меня несло, словно сухой лист по водосточной трубе. Я падала
вниз и упивалась этим падением. Кожаная мини-юбка, куртка в металлических заклепках, ботфорты выше
колена и сигарета в зубах. В итоге Алекс заметил меня и даже пригласил на репетицию группы. Там-то я и
сразила его наповал, небрежно наиграв на гитаре одну из его песен. Мы начали встречаться. У меня словно
крылья за спиной выросли! Я была абсолютно счастлива! Мы строили планы на дальнейшую совместную
жизнь. А через год, как в заурядном фильме, я застала его со своей лучшей подругой. Мой мир померк.
Пустота и разочарование накрыли с головой. И тогда, зная о его стремлении к мировой известности, я в
сердцах бросила, что он неудачник и никогда не прославится, а вот я обязательно стану медийным лицом!
Заявив это, я бросилась штурмовать актерские школы Массачусетса. Но очень скоро выяснилось, что
лицедейство не мой конек. Тогда попытала свое счастье в журналистике и поняла, что это и есть мое
призвание. Если бы не злое отчаяние, охватившее тогда, вряд ли мне хватило бы куража, чтобы достичь
всего того, что я имею сейчас.
Девушка замолчала, отвернувшись к океану. С восхищением, смешанным с грустью, я любовался ее
золотым нимбом волос, сияющих на солнце. Я вдруг увидел перед собой девочку с раненой душой.
– Алекса уже нет в живых, его погубили наркотики, да и я давно его простила. Ведь он подарил мне
не только первую любовь, благодаря ему я смогла понять, почувствовать и наконец полюбить Америку.
– А где преподает ваш отец сейчас? – поинтересовался я. – Возможно, я его даже знаю.
– Где-то в Калифорнии. Мы не общаемся уже много лет, – произнесла она тусклым голосом.
– Вот как, – пробормотал я, обескураженный ответом.
– Родители развелись, когда мне было пятнадцать. Они очень разные. Мама – экстраверт,
общительная и немного сумасшедшая, как все творческие люди. А отец ее полный антипод – молчаливый,
замкнутый, погруженный в свои научные труды. Не понимаю, как они вообще умудрились создать семью.
Они были странной парой. Всегда выясняли отношения вполголоса и по мере того, как накалялись страсти,
говорили все тише и тише, переходя на шепот. И так ссора обычно затихала. Папа ушел к другой женщине,
своей ассистентке; мы с мамой не смогли простить его. Поэтому фамилия – это единственное, что осталось
от него в моей жизни, – не скрывая раздражения, ответила Кэрол.
– Кэрол, вы же уже большая девочка, – разочарованно протянул я, – и должны понимать, что
любовь – это неподвластное человеку чувство! И если бы ваш отец смог, он бы поборол его в себе.
– Может, и смог бы, но он этого не захотел, – с обидой в голосе возразила девушка.
– Ряд ученых уверенно называют любовь заболеванием, влияющим на сердечный ритм, работу
надпочечников и мозга. Так что вы глубоко неправы! Нельзя отрекаться от больного человека! —
резюмировал свои доводы я, заранее представляя возмущение своей собеседницы.
– Это в вас говорит мужская солидарность, – осуждающе прищурив глаза, парировала Кэрол и
язвительно добавила: – Уверена, на женские измены вы имеете абсолютно полярное мнение.
– Отнюдь, если за изменой стоит большое светлое чувство, а не животная похоть, то я отнесусь к
случившемуся с должным уважением и отпущу женщину к тому, кто оказался достойнее.
