Пол Андерсон - Миры Пола Андерсона. Т. 7. Волна мысли. Сумеречный мир
— Наша прежняя психология практически не имеет смысла, — кивнул Коринф. — Мы изменились настолько, что уже не способны понять мотивацию собственных поступков. Почему я почти все время провожу здесь, вместо того чтобы сидеть дома и помогать Шейле, которая никак не может прийти в себя? Я ничего не могу с этим поделать, я должен исследовать это новое поле, но… Для того чтобы начать все сначала, и при этом оставаться в пределах рационального, мы должны понять новую динамику человека… Что касается меня, то теперь, когда нам удалось генерировать это поле, я займусь существенно иной проблемой. Россман хочет, чтобы я принял участие в его космическом проекте.
— Насколько я понимаю, речь идет о сверхсветовых скоростях?
— Все правильно. Этот принцип основан на одном из аспектов волновой механики, о котором до сдвига никто и не подозревал. Мы намерены генерировать пси-волну, которая… Впрочем, для того чтобы говорить на эту тему, вам придется познакомиться с тензорным анализом и матричной алгеброй. Пока все работы в этом направлении сводятся к планированию — мы ждем, когда появятся нужные люди и материалы. Как только мы выстроим этот корабль, мы сможем легко передвигаться в пределах нашей Галактики.
Линии сошлись.
— Убежать от себя, — сказал Грюневальд. — Для этого сбежать в космические дали.
Какое-то время все четверо сидели молча, размышляя над сказанным. Наконец Коринф поднялся со стула.
— Я иду домой, — сказал он хриплым голосом. Он спускался по лестнице, чувствуя, что в голове его происходит что-то невообразимое — множество мыслей сплелись в один чудовищный узел. Больше всего он думал о Шейле, но в его сознании звучало и имя Хельги, что тут же сменялось потоком диаграмм и уравнений, обращаемых в ничто ледяными безбрежными пространствами, в которых затерялась крупинка Земли… В то же время какая-то часть его сознания бесстрастно наблюдала за всем этим хаосом, словно учась тому, как следует использовать свои новые потенции.
Язык. Сотрудники Института, хорошо знавшие друг друга, спонтанно выработали новую систему коммуникативных символов, в которой значение имел каждый жест. Это значение автоматически улавливалось слушателем и — так же автоматически — получало в его сознании многоуровневое истолкование. В каком-то смысле язык этот был чрезмерно эффективным, ибо выявлял то, что не всегда было ведомо самому человеку. Вероятно, люди будущего были бы нагими не только телесно, но и духовно. Подобная перспектива Коринфа нисколько не радовала.
Но ведь были он и Шейла… Для посторонних людей их разговоры казались бы чем-то, по меньшей мере, странным. И таких миниатюрных групп на земле существовало великое множество. Их участники создавали только им одним присущие диалекты, определявшиеся спецификой их личного опыта, который отличал их от всего прочего человечества. Мир как целое требовал какого-то иного языка.
Телепатия? Теперь можно было не сомневаться в том, что она действительно существует, пусть этой способностью обладают и не все. Когда в мире станет поспокойнее, можно будет всерьез заняться проблемами экстрасенсорного восприятия. Сколько нужно будет сделать, и как коротка человеческая жизнь!
Коринф поежился. Боязнь смерти считается характерной особенностью подростков, но, в каком-то смысле, все люди вновь обратились в подростков или даже в детей…
Вне всяких сомнений, в течение нескольких лет биологи должны найти средства, позволяющие увеличить продолжительность человеческой жизни. Может быть, человек сможет жить несколько столетий. Но хорошо ли это?
Он вышел на улицу и направился к автомобилю, переданному в его распоряжение самим Россманом. «Теперь, по крайней мере, не будет проблем с парковкой, — подумал он, усаживаясь за руль. — Такого движения, как раньше, здесь уже не будет».
Нью-Йорка тоже не будет. Большие города были несостоятельны экономически. Сам он приехал сюда из маленького городка. Он любил горы, лес и море. И все же представить будущий мир без перенаселенного, шумного, безумного, жестокого, бесчеловечного, блистательного Нью-Йорка Коринф не мог.
Ночь была жаркой и душной. Впереди, за темными громадами зданий с потухшими паутинками неоновой рекламы, беззвучно сверкали зарницы. Земля жаждала дождя. Фары его машины с трудом раздвигали липкую непроглядную темень.
За прошедшую неделю машин на улицах заметно поприбавилось. Город постепенно начинал приходить в себя. Война двух банд, Портовиков и Динапсихистов, подавленная пару недель назад, была последней крупной вспышкой насилия. Продовольственные пайки все еще оставались скромными, но люди уже начинали выходить на работу, начинали осваивать новую жизнь.
Коринф оставил машину на стоянке за домом и, обогнув угол, подошел к своему парадному. Недавно энергоуправление подключило их лифт к сети, что было большим облегчением для всех жильцов дома. Подниматься на пятнадцатый этаж было занятием весьма малоприятным.
«Я надеюсь…» Он подумал о Шейле, но оставил эту мысль. Бедняжка дошла до ручки, она плохо спала, ее постоянно мучали кошмары… Он надеялся, что его работа не разлучит их. Шейле нельзя было оставаться одной. Нужно было найти ей хоть какую-то работу, где она смогла бы общаться с людьми.
На их лестничной площадке было темно, но сквозь щель под дверью его квартиры виднелся свет. Час был уже очень поздний. Значит, она не смогла уснуть и сегодня.
Он толкнул дверь. Она была заперта. Он тихонько постучал, но, услышав из-за двери что-то вроде сдавленного крика, постучал уже куда более решительно. Шейла открыла так резко, что он едва устоял на ногах.
— Пит, Пит, Пит!!!
Она прижалась к нему, дрожа от ужаса. Он обнял ее и вновь поразился тому, как она похудела за последние недели. Когда Шейла подняла на него глаза, он увидел, что она плачет.
— Что случилось? — спросил он дрогнувшим голосом.
— Нервы.
Она завела его в квартиру и заперла дверь. В ночной рубашке, на которую был наспех наброшен халат, она выглядела удивительно молодо. Глаза же ее были исполнены усталости и вековой скорби.
— И не жарко тебе в халате? — осторожно спросил он.
— Мне холодно, — ответила Шейла дрожащим голосом. Коринф вздохнул и, усевшись в мягкое кресло, посадил Шейлу себе на колени. Он почувствовал, что ее трясет.
— Это скверно, — сказал он. — Хуже тебе еще не было, верно?
— Если бы ты сейчас не пришел, я не знаю, что со мною бы сталось, — пролепетала Шейла в ответ.
Они стали говорить друг с другом, сплетая слова и жесты, молчание и память, которые могли принадлежать только им и больше никому на свете.
