Пол Андерсон - Миры Пола Андерсона. Т. 7. Волна мысли. Сумеречный мир
Бледные щеки Моргана внезапно зарумянились.
— Эти потные скоты… Норт сжал руки в кулаки.
— Но, но, — полегче на поворотах, дружище!
— Вам обоим хочется видеть у власти сильное правительство, верно? — вмешался Мандельбаум. — Мне кажется, что временные союзы…
«Гм-м-м… — Одна и та же мысль зажглась в глазах его собеседников. Вызвать ее к жизни оказалось несложным делом. — Если мы объединимся, мы, пожалуй, сможем… Потом останется только избавиться от этого…»
Обсуждение длилось еще какое-то время, после чего и Норт, и Морган вышли из кабинета. В их глазах Мандельбаум читал едва ли не презрение: и как это он не слышал о таком принципе — «разделяй и властвуй»?
Он вздохнул с огорчением. Люди остались такими же, как и прежде, просто мечтатели стали возводить куда более высокие воздушные замки, а жулики еще тверже усвоили единственный доступный им язык — язык наживы.
Бесконечно продолжаться это не может. Пройдет всего несколько месяцев, и не останется ни Портов, ни Морганов. Изменения, происходящие в них самих и во всем человечестве, просто уничтожат их, обратив их малость в никчемность… Пока же они все еще оставались опасными хищниками и с ними нельзя было не считаться.
Он снял трубку и вызвал линию связи, услугами которой здесь мог пользоваться только он.
— Бауэре? Как идут твои дела? Знаешь, я только что расстался с динапсихистом и этим жуликом, что командует всем портом. Вероятно, они в скором будущем выступят с идеей создания какого-нибудь Народного фронта… Все для того, чтобы получить какое-то количество мест в городском собрании, а потом взять власть силой. Эдакий дворцовый или, если хочешь, государственный переворот… Да, да. Оповестите об этом наших агентов и там, и там. Мне нужны будут развернутые отчеты. С помощью тех же агентов мы постараемся столкнуть их лбами… Да, альянс такой же непрочный, как и все остальные. Достаточно небольшого усилия, чтобы они развязали друг против друга войну. После того как милиция разберется с теми, кто останется в живых, мы начнем кампанию, призывающую граждан к здравому смыслу… Разумеется, я постараюсь рассчитать все наперед…
Он положил трубку и какое-то время сидел с выражением скорби на лице. Он только что подписал смертный приговор множеству людей, мало чем отличавшихся от всех прочих… Но у него не было иного выхода. Тем самым он спасал жизнь и независимость миллионов своих сограждан.
— Охо-хо… Попробуй усиди на таком месте, — пробормотал Мандельбаум, взглянув на расписание приемов. До прихода представителя Олбани[8] оставался еще час. С ним разговор тоже обещал быть весьма непростым. Город ежедневно нарушал законы страны и штата — иначе он не смог бы существовать, — и это приводило губернатора в ярость. Он хотел вернуть себе прежние полномочия, что на деле было не так уж и глупо, однако время для этого явно еще не пришло. Впрочем, прежние формы правления теперь имели примерно такое же значение, как и арианские споры. Проблема состояла в ином — как убедить в этом представителя Олбани.
Пока же в его распоряжении был целый час. Долю секунды он выбирал, чем ему следует заняться — новой системой рационирования или изучением возможностей установления порядка в Джерси. В этот момент к нему поступила сводка о снабжении водой Нью-Йорка.
Глава 10
В лаборатории царил полумрак. Призрачный голубоватый свет пульсировал, освещая катушки и бесстрастные шкалы приборов. Лицо Грюневальда, склонившегося над устройством, казалось мертвенно-бледным.
— Да, — пробормотал он, — похоже, мы не ошиблись. Он щелкнул главным переключателем, после чего свечение прекратилось. Грюневальд не отрывал глаз от крысы, мирно спавшей между катушками. Тончайшие проводки, отходившие от ее выбритого тела, соединялись с приборами, возле которых стояли Иохансон и Льюис. Льюис кивнул:
— Реакция нейронов стала другой, — Он коснулся регуляторов осциллоскопа. — Причем крутизна кривой именно такая, какую мы ожидали. Все верно. Вы генерировали ингибирующее поле.
Нужно было провести еще целый ряд испытаний и исследовать феномен более детально, но этим уже могли заняться и ассистенты. Основная проблема была решена.
Грюневальд осторожно извлек из устройства крысу и стал вынимать из ее тельца электроды.
— Бедный крысак, — хмыкнул он. — Не знаю, хорошо ли мы поступили по отношению к нему…
Коринф, все это время сидевший на стуле, тут же поднял на него глаза.
— На что ему этот самый интеллект? — не унимался Грюневальд. — Для того, чтобы осознать весь ужас той ситуации, в которой он оказался? А нам он зачем?
— Ты бы хотел вернуться назад? — поинтересовался. Коринф.
— Да. — Скуластое белое лицо Грюневальда приняло неожиданно резкое выражение. — Да, хотел бы. Быть слишком умным или слишком проницательным трудно… И вообще — наверное, это плохо.
— А может… — прошептал Коринф, — может, только на этих путях мы и сможем что-то обрести. Новая цивилизация — и не только технология, но и вся ее система ценностей, все ее мечты и надежды — будет строиться не одно поколение. Мы — дикари, мы еще не знаем самих себя, мы не знаем, какой должна быть наша жизнь. Понятно одно — наука это еще не жизнь.
— Нет, — вмешался в разговор Льюис. — Но ученые, как и все творческие люди, смогли сохранить здравость ума, это факт. У них есть цель жизни — нечто внешнее по отношению к ним, чему они готовы отдать самих себя. — Его лицо озарилось улыбкой. — И еще, Пит. Я, как старый сенсуалист, буквально очарован открывшимися возможностями. Конечно же, сейчас я не могу послушать музыку, но, в конце концов, есть и такие вещи как вино и хорошая кухня. Мое восприятие настолько обострилось, что я стал чувствовать немыслимые прежде нюансы.
Разговор был достаточно странным — почти полное отсутствие слов и масса жестов, сопровождающихся различными выражениями лица и глаз.
— Ну что ж, — выдохнул Иохансон. — Поле-ингибитор у нас уже есть. Теперь дело за вами, неврологами. Вы должны изучить проблему влияния его на живые организмы, иначе мы не узнаем, что может ждать нас в будущем.
— Все правильно, — ответил Льюис. — В данный момент я имею косвенное отношение к данной проблеме, выступая исключительно в роли советчика. Этой темой могли бы заняться Бронзини и Макандрюс. Сейчас я в основном имею дело с отделом психологии. Это и интересней, и насущней. Я занимаюсь неврологически-кибернетическим аспектом данной проблемы.
— Наша прежняя психология практически не имеет смысла, — кивнул Коринф. — Мы изменились настолько, что уже не способны понять мотивацию собственных поступков. Почему я почти все время провожу здесь, вместо того чтобы сидеть дома и помогать Шейле, которая никак не может прийти в себя? Я ничего не могу с этим поделать, я должен исследовать это новое поле, но… Для того чтобы начать все сначала, и при этом оставаться в пределах рационального, мы должны понять новую динамику человека… Что касается меня, то теперь, когда нам удалось генерировать это поле, я займусь существенно иной проблемой. Россман хочет, чтобы я принял участие в его космическом проекте.
