Марина Дяченко - Парусная птица. Сборник повестей, рассказов и сказок
– Он говорил, что это не опасно, – пробормотал маг. – Если не ходить в лес по ночам… Слишком уж расплодились зайцы. Грызли кору…
Меня передернуло от омерзения.
Солнце коснулось верхушек травы у самой ограды. Покачивались метелочки. Безмятежно тянулись к небу белые соцветия. Цветущая, моя Цветущая, что с тобой сталось?!
– Развяжи мне руки, – сказал я глухо.
* * *
Во дворе баронского дома стояла пустая телега: лошадь из нее благоразумно выпрягли и увели. Бочка со смолой догорела и дымилась теперь, расточая смрад. Залитая солнцем дорога вела к тракту, и только там, на благоразумном отдалении, маячили черные фигурки.
– Ты можешь убивать на расстоянии, веснар? Дотянуться до тех , к примеру?
Я прищурился.
– Могу. Но я не знаю, кто там. Может быть, это свои… И они ведь не нападают.
– А если нападут свои – ты убьешь?
Он так и не стал развязывать мне руки. Воткнул в щель между камнями баронский меч – и отошел в сторону, предоставив мне возможность самому, вслепую, перепиливать веревку.
Меч был хороший. Я рассек веревку в двух или трех местах, она ослабела и потихоньку стала соскальзывать с онемевших рук – виток за витком. В свете дня мертвый барон в гамаке казался ссохшимся, как черная груша.
– Нам обязательно оставаться здесь?
Маг подумал.
– Иди наверх… Только не пытайся завернуть за угол! Оставайся на виду, если хочешь прожить подольше!
Я хмыкнул.
На втором этаже помещалась «комната для бесед», по–йолльски «фрадуф». Комната была в том же виде, в каком ее оставил барон – если не считать опрокинутого кресла с отпечатком башмака на мягкой спинке. Кресло валялось у того окна, из которого в меня стреляли.
Солнце освещало комнату, не оставляя ни краешка тени. Йолльцы любят свет; удобная деревянная мебель делила пространство на несколько уровней – можно было сидеть у самого пола или выше, или еще выше, под потолком. Согласно йолльскому кодексу гостеприимства, «фаон», то есть собеседник в общей комнате, волен выбирать себе место потеплее или посвежее. С иерархией – положением в обществе или старшинством – этот выбор никак не связан.
Если бы не мохнатые шкуры нелюдей, устилавшие пол, я сказал бы, что комната мне нравится.
– Подведем итог, – сказал маг. – Я убью тебя, как только ты попытаешься до меня дотянуться. Знаю, ты убиваешь быстро, но у меня хорошая реакция.
– Хорошая, – отозвался я. – В бою у меня преимущество: я могу поразить сразу многих. Но в нашем с тобой случае это не имеет значения.
– Не имеет, – повторил он отрешенно.
Я растирал затекшие руки и пытался понять: если бы там, в лесу, я накрыл своей веснарской волей не только волканов, но и человека тоже… успел бы он убить меня? Хищники, появившись внезапно, полностью занимали его внимание. Возможно, это был единственный мой шанс: покончить с ним – и самому остаться в живых…
Маг тоже об этом подумал.
– Я не выпущу тебя живым, – сказал я, обрывая его так и не начатую фразу. – Ты знаешь о втором веснаре. Ты будешь его искать.
Он вскинул подбородок:
– Неужели ты решил, что я оставлю в живых тебя ?
Я кивнул. Каким бы ни был мой шанс – он ускользнул, закончился, и вспоминать о нем не было смысла.
– Ты догадываешься, с кем встречался барон? – я прошелся по комнате, стараясь не наступать на шкуры.
Маг сел на низкую полированную скамью. Потер лоб, будто вспоминая. Блики на его кольце при свете дня чуть потускнели.
– Скажи… полукровка может быть веснаром?
– Полукровка?
– У барона двое сыновей… Со старшим он поссорился три дня назад: щенок надерзил отцу и ушел.
Я невольно посмотрел в потолок: мальчишка, которого я первым увидел в этом доме, все еще прятался где–то на чердаке. Мы с магом в третий раз одновременно подумали об одном и том же; такая солидарность начинала внушать мне опасения.
– В любом случае, – медленно сказал я, – его нужно отправить к людям. – У него, наверное, есть мать… другие родственники…
– Иди наверх, – сказал маг. – И не делай резких движений.
Наверх вели две лестницы: внешняя, пологая, увитая виноградом, и внутренняя, очень крутая, закрученная винтом. Я снова поднимался первым. Крышка деревянного люка, прикрывавшая вход на третий этаж, была чуть сдвинута.
Маг выбрался из люка, чуть не хватая меня за щиколотки. Вполглаза приглядывая друг за другом, мы огляделись: я изучал незнакомое йолльское жилище. Маг искал мальчишку.
Все те же высокие окна, увитые виноградом, свободно впускали солнце и сквозняки. В центре большой комнаты помещалась «оре» – теплая йолльская постель, больше похожая на дом в доме. Полог–палатка, притулившаяся к каминной трубе, закрытая со всех сторон одеялами и шкурами нелюдей.
Вдоль стен висели, открытые всем ветрам, пустые гамаки.
– Комната барона, – сказал я вслух. – Где они жили все? Дети, стража, слуги?
– Внизу. На земляном этаже.
Я вспомнил о бароне, который так и коротает вечность – провиснув в гамаке почти до пола. Некстати пришла на ум еще одна йолльская традиция: хоронить особо знатных покойников в гамаках.
– А… ты? – я запнулся. – Ты где жил? И кто ты, собственно, такой? Что делаешь в доме барона?
Будто не слыша меня, он откинул край тяжелого полога. Заглянув через его плечо, я увидел – сквозь тучу пылинок в солнечном луче – мальчишку, свернувшегося на матрасе, как корешок в слишком тесном горшке.
– Реф! – негромко приказал маг.
Мальчишка вскочил. Встрепанный, круглоглазый, бледный, он вдруг напомнил мне – меня.
– Выходи, – сухо велел маг.
Мальчишка выбрался из «оре». Сердце в нем колотилось так, что вздрагивала льняная рубаха на груди и на спине.
– Твой отец умер, – сухо сказал маг.
Мальчишка хлопнул светлыми ресницами. В нем не было ни капли скорби – только страх.
– Это ты его убил?
Я поперхнулся от такого вопроса. Мальчишка долгое мгновение глядел на мага, а потом затряс головой так, что чуть глаза не расплескал.
– Где Кноф? Где твой брат?
Мальчишка икнул.
– Отвечай!
– Осторожнее, – сказал я. – Все–таки ребенок…
Маг мельком глянул на меня через плечо.
– Где твой брат? – повторил тоном ниже.
– Он ушел, – выдавил мальчишка еле слышно. – Сказал… что уйдет… в море… на корабле.
– Когда? Когда ты видел его в последний раз?
Мальчишка, казалось, не понимал вопроса.
– Вчера? Видел его вчера?
– Нет.
– А позавчера?
– Нет. Он ушел.
– Куда?
– На корабль… матросом.
Мальчишка говорил по–йолльски. В языке Цветущей слова «матрос» до сих пор нет.
