Михаил Харитонов - Золотой Ключ, или Похождения Буратины. Том I. Путь Базилио
- А внизу у неё волосы тоже голубые? - скверно ухмыльнулся Арлекин. - Что-то ты гонишь... Встать! - он отвесил панталоннику такой пинок, что тот вскочил солдатиком. Арлекин тут же наградил его за это тремя подзатыльниками. Пьеро только рыдал и хлюпал, утираясь рукавами.
- Ну а теперь вот чего, - в голосе Арлекина прорезалась какая-то злодейская задушевность. - Давай-ка ты расскажешь, что твоя Мальвина делала. С тобой. И как тебе это нравилось.
- Нравилось, да! - взвизгнул Пьеро. - Слышите, вы! Мне это нравилось! Мы... я...
- Неееееет, - протянул Арлекин, расплываясь в ухмылке ещё более скверной. - Ты говоришь неправду, дусик. Тебе это не нравилось. Ты страдал, Пьерошечка, ты страдал, ты мучился, ты плакал. Зато это нравилось ей - тебя примучивать. И ты прекрасно это знал, так ведь? Но ты же её любишь, да? - слово "любишь" Арлекин выговорил с невыразимым презрением. - Ну а теперь поделись с нами этим... покажи, что такое любовь... - он внезапно обнял белолицего и погладил его по щеке.
Буратину накрыло.
Это была бесконечная, холодная, чистая боль. Она была так огромна, что убивала любое чувство - и даже саму способность страдать. Она была слишком велика для неё. В её льдах умирало всё: желанья, стремленья, самая нужда в том, чтобы жить - и чтобы умереть. Ни в том, ни в другом не было никакого смысла.
И ничто не имело смысла. Не власть, не наслаждения, не надежды. Всего этого просто не было. И быть не могло. Только боль. И только в этой боли была жизнь, только она существовала на самом деле; как мёртвый ледяной воздух, которым невозможно дышать - и не дышать невозможно тоже.
- Мальвина, - сказал Пьеро, и Буратина узнал имя боли.
Арлекин схватил белолицего за ухо и сильно выкрутил.
И тут всё кончилось. Боль отпустила. Всё вокруг внезапно вспыхнуло - несусветно, неотсюдно. Буратину будто кинуло в бесконечное синее пространство, полное пения золотых труб, касаний нежных рук и сиянья бессмертных цветов. Бамбук почувствовал невероятное облечение - будто спасся от чего-то ужасного.
И тут же, сразу же, одновременно с этим ему вдруг захотелось снова испытать ту боль. Хотя бы на миг - снова вдохнуть, глотнуть тот ледяной воздух. Что-то в нём было такое, что не давало забыть о себе и отдаться живой жизни.
А поверх всего этого кометой пронеслась мысль: "и это за четыре сольдо!"
Маленький мозг Буратины буквально растащило в разные стороны. Щёлочка в деревянной голове дрогнула и приоткрылась.
Арлекин, занятый забалдевшим Пьеро, внезапно развернулся и неожиданно внимательно посмотрел в зал. Вид у него был такой, будто он увидел в грязной луже новенький блестящий соверен.
- Кто здесь? - спросил он с крайним удивлением.
Щёлочка превратилась в дырочку. Туда всё и улетело, что бамбук хотел сказать словами.
- Буратина! - закричал Пьеро, моргая, как сова.
- Его зовут Буратина! - завизжал пёсик с пуговицами вместо глаз.
- Буратина-Буратина! - спела коломбина, радостно подпрыгивая.
Ничего не понимающий Буратина встал к сделал шаг к сцене. Потом второй.
- Эй, парень! Да ты наш! - клетчатый подбежал к краю сцены и подал Буратине руку. - Пьерилка! Нашего полку прибыло! Паранорм! Настоящий паранорм!
- Ура! - глупая коломбина прыгнула на деревяшкина и попыталась его ущипнуть за блестящую ляжку. Буратина этого даже не почувствовал.
Мелкие глупые существа на сцене вообще ничего не поняли, но на всякий случай подняли невообразимый шум. Жаба-контрабасистка дунула в свою трубу, у всех заложило уши.
- П-паранорм, - всхлипнул белолицый и обнял Буратину за талию. - Брательник. Дай я тебя поцелую...
Пьеро умилился так, что зал снова оглоушило - на этот раз сантиментами. Носорог в мундире пожарника снова зарыдал. Только несколько мелких самцов на задних скамейках, до которых поле не добило, орали и требовали продолжения представления.
И тут из-за кулис выступил огромный чёрный человек в шляпе и с длиннющей бородой. Лик его был ужасен. В руке у него змеилась плётка - но рука была страшнее.
- Гу-гу-гу, - он заревел, и у Буратины разом вымело всё из головы. Кроме одной мысли: от этого чудовища надо бежать, бежать со всех ног.
Бамбук попытался было это и сделать: соскочить со сцены, пронестись по проходу, потом на улицу, а там поминай как звали. Он даже сделал шаг. То есть полшага. Потом мускулы внезапно перестали его слушаться.
Чёрная страшная тень назвинулась и накрыла его, и деревяшкин познал разницу между наведёнными грёзами и натуратльным животным ужасом. Он бы описался - но и эти мышцы обратились в камень.
- Так это ты помешал представлению моей прекрасной комедии? - раздалось над самым его ухом.
Буратина попытался было расцепить челюсти, чтобы хоть что-то сказать в своё оправдание - но вместо этого лишился чувств.
Конец первого тома
