Андрей Попов - Обманутые сумасшествием
– Но в предыдущих отчетах об этих червях не было ни единого слова…
– А в нашем будет. Я дам им полное описание. — Линд вдруг стал задумчивым, потом подошел к мусорному ящику и еще раз глянул на виновников всей суеты. — Кстати, капитан, ты взял самые длинные экземпляры?
– Откуда мне знать? Я ж их не на базаре выбирал. По-моему, там были и больше — дюймов пять.
– И это, возможно, еще не предел… — Врач снова стал задумчив и принялся расхаживать по лаборатории, его непонятная встревоженность подсознательно передалась другим. — Какие-то идиотские мысли лезут в голову, но высказать их стоит…
– Говори, в чем проблема.
Последовал взгляд, обращенный к Фастеру. Верный служитель Брахмы находился где угодно, только не в этой лаборатории. Его четки медленно ползли между пальцев, и казалось, если они сейчас остановятся, то вместе с ними остановится и время во Вселенной.
– Да у меня все не выходит из головы та дыра, в которую он провалился…
– Будешь непрерывно пребывать в благочестивых молитвах, не смотря себе под ноги, еще не туда прова… — начал Айрант.
– Заткнись! — капитан даже не крикнул, а рявкнул на него.
Линд задумчиво потер свой нос, потом махнул рукой:
– Бред все это… пойдемте лучше поедим и отоспимся перед новой сменой.
– Говори! Говори! — Кьюнг снова прокатился на кресле. — Я уж точно не смогу уснуть, если не выслушаю очередной бред. Я коллекционирую бредовые мысли, понимаешь? В тетрадке у себя записываю.
– Короче… мы сообща списали это явление на метеорит. Но что-то я думаю, для падения метеорита уж слишком маленький угол и невероятно большая глубина…
Все замолчали. В воздухе чувствовалось нарастающее напряжение, даже сам Фастер наконец-то остановил время во Вселенной и вопросительно уставился в сторону Линда.
– Ну-ну! Продолжай свою мысль! — настаивал Айрант.
Так возникла легенда о червях-монстрах. Всерьез в нее, конечно же, никто не верил, но сама идея проникла в мозг как инфекционная зараза. И навязчивая мысль, что у них под ногами, возможно, ползают гигантские твари длиною несколько футов, готовые в любой момент вырваться наружу, причем — в любой точке песчаного океана: эта мысль как ядовитая заноза засела у каждого в подсознании, нарушив и без того тревожный покой. Проблема резко усугубилась тем, что через несколько суток Линд и Фастер обнаружили еще две подобные дыры. Тривиальная идея просто-напросто разрыть и посмотреть что там такое почему-то никому не пришла в голову… или не хотела приходить. Оди запустил в стратосферу планеты несколько зондов для съемок поверхности. Причины были две: во-первых, еще не до конца угасшая надежда все же отыскать следы пропавшей «Астории», и второе — какие еще сюрпризы может таить невидимая взору поверхность. Скорее всего — никаких, но будет лучше, если об этом скажут данные фотоанализа.
* * *Оди сидел в капитанской каюте и по нескольку раз пересматривал снимки. Он поворачивал их под разным углом к свету, исследовал линзой, даже внюхивался в них и совершал другие несуразные действия, пытаясь разгадать ребусы этих непонятных линий.
– А в предыдущих отчетах…
– Полное молчание, — ответил Кьюнг, не дослушав полностью вопроса. Он хмуро глядел на потолок, где медленно проплывали искусственные облака, то затмевая голубизну «небес», то рассеиваясь, то проваливаясь куда-то за стенку. Неужели где-то и в самом деле еще существует голубое небо?
Оди долго хмыкал, урчал, чмокал — словом, издавал какие угодно звуки, только не осмысленную речь. Слов, видать, просто не находилось. Только замешательство и недоумение.
– Съемки-то хоть проводились?
– Не помню, чтобы об этом кто-нибудь писал. Похоронные компании отправляют сюда не с целью изучения живописной поверхности Флинтронны, а… ну, сам знаешь для чего.
– Вот что любопытно: все они практически на дневной стороне, на нашей их совсем мало, и ближайшие уж очень далеко, чтобы добраться туда на планетоходе.
– Тогда я вообще ничего не понимаю. Если эти линии… — капитан запнулся на данной фразе, крайне нехотя выговаривая последующую за ней откровенную глупость: — Если все же в простительном помрачении рассудка предположить, что эти линии и в самом деле следы от мифических червей, то почему… почему они, зарождаясь здесь, дырявят всю планету и вылазят на обратной стороне, где более двухсот градусов?
– Это ты у меня спрашиваешь?
В каюте их было только двое, и последний вопрос выглядел еще глупее предыдущего. Оди засунул обе ладони в свои вьющиеся волосы, пошевелил ими вместо извилин, но даже это не помогло. Вместо разумного ответа он произнес самое банальное слово, которым как затычкой пользуются всюду, где ни черта не понимают:
– Бред… Можешь записать в свою тетрадку для коллекции. Что угодно, только не это.
– Я тоже так считаю… А другое объяснение? Может, трещины?
– Нет. Для трещин слишком округлая форма. На каналы, по которым когда-то текла вода, также непохоже. Здесь нет ни определенного источника, ни направления: какие-то беспорядочные извилины. — Оди швырнул снимки в сторону. — Пожалуйста, давай только не будем вдаваться в предположения, что это творение некого разума, или еще круче — некого божества. А если тебе интересно мое мнение, то вот оно: надо плюнуть на все эти загадки, побыстрее заканчивать свое дело и сматываться отсюда.
Кьюнг вдавил себя в спинку кресла и снова откинул голову, уставившись в потолок. Там, кстати, «распогодилось». Облака на какое-то время исчезли и теперь с «неба» лилась приятная для глаз матовая голубизна. На одной из полок задумчиво сидел плюшевый медведь с пришитым ухом. Когда Кьюнг был маленьким ребенком, он с ним спал в одной кровати, часто разговаривал, даже брал с собой на прогулку. Сейчас все общение между ними ограничивается двумя незатейливыми фразами. Когда капитан пребывает в излишне подавленном настроении, он подходит к медведю и спрашивает: «Ну как дела, приятель?». Выслушав молчаливый ответ, отвечает сам: «У меня немногим лучше…».
* * *Три планетохода, пробуждая дремлющую тишину своим монотонным урчанием, ползли по вязким пескам и волочили за собой неповоротливые контейнеры. Вечная, нескончаемая ночь затянулась так долго, что стало казаться, будто всякий свет во вселенной навсегда погас, а его маленькие осколки, то есть звезды, уже догорают и вот-вот должны исчезнуть. Тогда в мире не останется ничего, кроме предвечной, пропитанной холодом темноты, как это было в Перечеркнутых веках. Искусственный свет прожекторов, как мог, пытался вести с ней неравную борьбу, но со стороны выглядел настолько жалким…
