Филип Дик - Симулакрон
Догадываются ли уныло бредущие по этим захудалым улицам люди о том, кто живет среди них? Скорее всего, нет, ответил себе Нат. По всей вероятности, Конгросян ведет уединенный образ жизни, замкнувшись в кругу семьи и не общаясь ни с кем из соседей. Как затворник, - Да, наверное, это и неудивительно для здешних мест. А вот если местные жители узнают о Конгросяне, у них возникнет подозрение - ибо он, с одной стороны, знаменитый артист, а, с другой стороны, - человек, обладающий недюжинными пси-способностями. Вот почему ему приходится нести двойное бремя. Несомненно, сталкиваясь с этими людьми в обыденной обстановке - например, когда ему приходится что-нибудь покупать в местной бакалейной лавке, - он не пользуется своим психокинетическим даром и прибегает к услугам верхних конечностей, как и все остальные простые смертные. Если только у него решимости не больше, чем представлялось Нату…
- Когда я стану всемирно известным артистом, - сказал Джим Планк, первое, что я сделаю - это перееду вот в такую же самую глубинку, в захолустье. - В тоне его голоса явно проступал сарказм. - Это будет мне достойной наградой.
- Да, - согласился с ним Нат, - должно быть, совсем неплохо иметь возможность делать деньги на таланте, который достался тебе от природы даром.
Говорил это он как-то рассеянно - впереди он увидел толпу людей, и все его внимание переключилось на них. Знамена, демонстранты в форме… тут он сообразил, что перед ним шествие политических экстремистов, так называемых сыновей Иова, неонацистов, которые за последнее время расплодились, как тараканы, повсюду, даже здесь, в этом забытом Богом городке в Северной Калифорнии.
Впрочем, пожалуй, это и было самым подходящим местом для сыновей Иова демонстрировать сам факт своего существования. Эта пришедшая в полнейшее запустение местность прямо-таки была пропитана духом крушения всех и всяческих надежд; здесь жили те, кому на самом деле крупно не повезло в жизни. Это был заповедник испов, не игравших сколько-нибудь существенной роли в функционировании нынешней политической и экономической системы.
Партия сыновья Иова, подобно нацистской партии прошлого века, подпитывались людьми, во всем разочаровавшимися, совершенно обездоленными.
Да, именно вот эти захолустные городки, мимо которых прошло время, были настоящей питательной средой для неонацистских движений… Так что не следует удивляться, видя такое здесь.
Но ведь это были не немцы - это были американцы.
Эта мысль протрезвила Ната Флайджера. Разве можно было считать сыновей Иова всего лишь симптомом нескончаемого, не меняющегося со временем психического расстройства немецкой ментальности; такое объяснение было бы слишком простым, притянутым за уши. Ведь сегодня здесь маршировал его родной народ, его соотечественники. Он и сам мог оказаться в их рядах, если бы потерял свою работу в ЭМП, или если бы страдал от какой-нибудь другой унижавшей его человеческое достоинство социальной несправедливости, или испытывал горечь от сознания невозможности достичь чего-либо в жизни…
- Посмотрите-ка на них, - сказала Молли.
- А я как раз и смотрю, - ответил Нат.
- И думаете: "здесь мог бы оказаться и я". Верно? Честно говоря, я не вполне уверена в том, что у вас хватило бы духу вот так публично выступать в защиту своих убеждений. По сути дела, я весьма сомневаюсь, есть ли у вас вообще какие-либо убеждения. Смотрите, смотрите. Здесь сам Гольц.
Она была права. Бертольд Гольц, фюрер, присутствовал здесь сегодня.
Этот человек появлялся и исчезал каким-то странным, совершенно непонятным образом - никогда нельзя было предугадать заранее, где и когда он может в любую минуту внезапно объявиться.
Наверное, Гольц располагает возможностями, которые предоставляет использование принципа фон Лессинджера. Возможностью путешествовать во времени.
Это может дать Гольцу - так размышлял Нат - определенное преимущество перед всеми другими харизматическими лидерами прошлого, которое заключалось в том, что с помощью перемещения во времени он мог бы сделаться более или менее вечным, непроходящим. Его нельзя было бы убрать с политической сцены каким-либо тривиальным способом. Кстати, этим, вероятно, объясняется и тот факт, что так и не удается раздавить это движение. Его уже давно очень интересовало, почему это Никель терпит такое. А терпит она, вероятнее всего, только потому, что вынуждена терпеть.
Гольца, конечно, можно было бы убить, но тогда в будущее просто отправился бы Гольц более раннего образца и заменил убитого; Гольц будет продолжать жить, не старея и не меняясь внешне неопределенно долгое время, и это, в конечном счете, принесет движению ни с чем не сравнимую пользу, потому что у него будет руководитель, который не пойдет по стопам Адольфа Гитлера, у него не разовьется сифилис мозга или другое ведущее к деградации личности заболевание.
Джим Планк, весь поглощенный разворачивавшимся перед его взором зрелищем, пробормотал:
- Весьма представителен этот сукин сын, а?
На него, похоже, Гольц тоже произвел глубокое впечатление. Человек этот мог бы запросто сделать карьеру в кино или на телевидении, подумалось Нату. А еще больше ему подошла роль эстрадного конферансье, она в большей степени соответствовала его натуре, чем та, которую он взялся исполнять в политической жизни. У Гольца, несомненно, был шик. Высокий, всегда задумчивый, с оттенками некоторой грусти на лице… Гольцу на вид было лет сорок пять, стройность, мускулистая подтянутость юноши были ему уже не свойственны. Маршируя, он обильно потел. Какими чисто физическими качествами обладал этот человек? В нем ничего не было таинственного и неземного, да и печатью особой духовности не было отмечено его волевое, мясистое лицо.
Демонстранты перегруппировались, окружили такси со всех сторон.
Машина остановилась.
- Он научился повелевать даже машинами, - язвительно заметила Молли.
- По крайней мере, местными.
Она рассмеялась, но смех ее был отрывистым, даже как м-то встревоженным.
- Нам бы лучше освободить дорогу, - сказал Джим Планк, - не то они просто промаршируют через нас, как колонны марсианских муравьев.
Он потянулся к органам управления роботакси.
- Черт бы побрал эту развалюху; она не подает никаких признаков жизни.
- Убита ужасом, - съязвила Молли.
В первом ряду демонстрантов, в самом центре, шагал Гольц, держа в руках многоцветное, развевающееся по ветру, матерчатое знамя. Завидев их, Гольц что-то кричал. Нату не удалось разобрать, что именно.
- Он говорит нам - убирайтесь прочь с дороги, - сказала Молли. - Нам, может быть, все-таки лучше позабыть о записи музыки Конгросяна, выйти из такси и присоединиться к нему? Записаться в его движение. Что вы там бормочете, Нат? Вот ваш шанс. Вы сможете совершенно справедливо заявить, что были вынуждены это сделать.
