Борис Георгиев - Нф-100: Инварианты Яна
Инспектор вернулся к прозрачной стене. Синявский всё ещё был в Пещере Духов - поправлял Горину одеяло.
'Это у них ритуал такой вечерний? Все, кроме Сухарева, возились с одеялом. Кстати, он тоже мог, пока оставался один на один с телом. Он и бусы мог собрать. Надо позвать Митю Станиславовича. Действительно, есть хочется, сил нет'.
Володя стукнул в перегородку, потом сообразил, что зря старается. Силикофлекс же, а не обычное броневое стекло. Однако доктор, хоть слышать стук не мог, оставил Яна и живо выбрался наружу.
Свет в Пещере Духов погас, пять человек переглянулись и по очереди проговорили: 'До восьми часов утра вход в лабораторию волновой психофизики запрещён для всех без исключения'.
После Берсеньева проверила, - попробовала сдвинуть переборку - и убедилась: заклинание подействовало.
***
Екатерина Романовна Василевская оказалась удобной собеседницей, и не потому, что умела слушать. Оценить этот её талант не получилось, поскольку его проявлению мешало другое замечательное качество - способность говорить, не обращая внимания на отклик аудитории, даже если таковая состоит из одного занятого едой полусонного слушателя.
Володя поглощал гигантскую порцию молча, без вкуса, если бы спросили, что ест, затруднился бы ответить. Кате кивал, улыбался, но смотрел сквозь.
- И ничего такого не подумала, представь! - Катерина с молчаливого согласия инспектора прочно перешла с ним на 'ты' ко второй минуте беседы. - Гуляла я, думала как раз о трансформации эрративов, когда увидела сторожевой катер. Как-то он под язык подвернулся, понимаешь: Катя - Кате - Катер. Думаю, ну этот уж точно через букву 'и'. Катир. И видно - сторожевой, потому что сто рож. Представила себе я эти рожи, и аж озноб по коже, - какого, думаю, рожна? К кому-то ночь нежна, а мне... Да, так значит, катер в море. Жара, серебристые тополя, сам знаешь, не очень-то затеняют, они здоровенные, а солнце клонится, половина пятого уже, славно я прогулялась, потому что голова как дубовая после обеда, вдобавок Митя пристал в библиотеке со своим плаваньем да здоровым образом жизни. Нечего, мол, если голова не варит, сиднем сидеть, надо, мол, идти на пляж. Ну, на пляж - нет уж, ещё чего, куда ж? Вода ж холодная, в такой купаться - блажь... Да, и вот дождалась я, пока Митя смоется за полотенцем, и выползла погулять. Тогда? Или нет, гораздо позже, увидела я...
Володя, чтобы не задремать и ненароком не ткнуть вилкой или ножом себе в руку, обдумывал последний разговор с психофизиком.
Синявский по дороге из бункера в Галилео говорил охотно, потому как дорвался наконец, раскурил трубку. Понукать почти не пришлось, сам всё выложил. Рассказал, что после обеда, убив положенный по рекомендациям врачей час в библиотеке, пошёл прямиком на пляж, как поступал ежедневно. Это было в пятнадцать-пятнадцать ровно по электронным часам над входом в Энрико Ферми, факт, подтверждение коему можно получить у Светланы Васильевны.
Свету пунктуальный доктор встретил на площадке лестницы Дирака, встретил и окликнул, но ответа не получил; надо полагать, Света была поглощена собой, ведь обыкновенно общительна и вежлива. Направлялась она, конечно, в парк Мирамаре или к маяку, - куда ещё можно попасть по лестнице Дирака от Энрико Ферми?
А доктор без излишней торопливости пошёл вниз, и в аллее серебристых тополей... нет, раньше, на обзорной площадке, увидел заместителя директора и не одного его.
Нет ничего удивительного в том, что именно эту площадку Сухарев выбрал для делового разговора с подчинённой. Погода прекрасная, чудесный вид, начальственные распоряжения в такой обстановке лучше усваиваются. С Инной Дмитрий Станиславович не сказал и двух слов, поскольку та появлению психофизика не обрадовалась, против обыкновения. Сухарев вёл себя необычайно любезно и кроме прочего порекомендовал не беспокоить Яна. У того вышла размолвка со Светой.
- Потому-то она и была не в себе, - заметил вскользь доктор и стал рассказывать дальше.
Володя шёл рядом, радуясь, что кончился дождь. Иначе не вышло бы устроить по дороге допрос - в такой темноте, с риском свернуть шею на лестнице. Будь на голове шлем... но он остался у Берсеньевой в сейфе, поэтому вместо системы ночного видения пришлось полагаться на пляшущий по ступенькам свет карманного фонарика Синявского. Похоже, тот привык разгуливать ночью, вёл уверенно, говорил без умолка. Жаль, не было видно его лица.
Ни времени встречи с Гладких и Сухаревым, ни продолжительности беседы Дмитрий Станиславович указать не смог, сказал: 'Болтали пару минут'. После чего те двое остались, а доктор ушёл к лифту, спустился на пляж, гдё проделал положенные упражнения и точно в пятнадцать-сорок, по часам, вошёл в воду.
Плавал ровно час, минута в минуту, затем оделся и ушёл с пляжа.
К Яну из деликатности так и не зашёл - зачем докучать человеку, когда у него неприятности? - и спокойным шагом вернулся к себе, в корпус Леонардо. Зачем? Да за трубкой! Оставил её там утром в надежде удержаться от курения хотя бы день. И костерил себя за это полдня, с самого обеда.
Володя, припомнил оговорку психофизика и поинтересовался, где и когда тот в последний раз виделся с Гориным.
Ответ получил без промедления: 'В Галилео, за завтраком'.
На этом и пришлось прекратить допрос, - у входа в корпус инспектора и доктора встретила Катя. При ней говорить не хотелось, да и не вышло бы, а в баре, куда она привела ужинать, Синявский занял единственное свободное место за столиком на четверых.
Пришлось Володе довольствоваться обществом Екатерины, позволив подозреваемым говорить, о чём хотят. Как ни странно, разговор за столиком на четверых не клеился.
Пока Василевская подавала на стол, Володя следил внимательно и отметил: Синявский пробует острить, но не находит отклика, Инна и Света пожирают друг друга глазами через стол, Сухарев демонстративно изучает потолок.
Потом принесли еду, и подозреваемые практически лишились надзора. Как и предсказывал доктор, от еды инспектора стало клонить в сон, а тут ещё болтовня Катерины.
- Тогда? - вспоминала она. - Или нет, гораздо позже, увидела... Да!
Володя вздрогнул, дёрнул головой. Под веками жгло.
- Да! Это же я с японского пятачка видела!
- Что-оу-ах-а!.. за пятачок? - сдерживая зевок, спросил Володя.
- Ну, пятачок, от которого к лифту аллея. Там растёт старая вишня. Не сакура, но всё равно есть в ней что-то японское, и вид на море оттуда самый лучший.
- И что ты оттуда увидела? - спросил инспектор. Не успел сообразить, о чём речь. Лишь когда Катя стала рассказывать дальше, понял: японский пятачок - та самая обзорная площадка, где Сухарев, по словам доктора, разговаривал с Инной Гладких. Значит, Катя была там около половины пятого. Она могла видеть.
