Станислав Буркин - Фавн на берегу Томи
— Сходили, Дмитрий Борисович? — спокойно обратился к учителю знакомый голос.
— Сходил, — тихо, но взволнованно отозвался Бакчаров.
— Убедились?
— Убедился! — твердо ответил Дмитрий Борисович и покачнулся. Он был смертельно пьян. — Вы подложили мне фотографию?
— Какую еще фотографию? — притворно удивился Иван Александрович, раскашлялся и с могильной гулкостью отхаркнулся.
— Елисаветы Яковлевны.
— Ах, этой колдуньи, — тихим храпом припомнил музыкант.
— Нет, не колдуньи, — поправил Бакчаров, — а старшей дочери покойного Шиндера.
— Шиндера? — переспросил Человек. — Якова Шиндера. Помнюпомню такого грешника. И у него гостил я в былые времена…
— А почему вы такого плохого мнения обо всех людях и в особенности о женщинах? — поинтересовался Бакчаров.
— Отчего же плохого? — удивился Человек. — Я люблю женщин, хоть и падшие они все, — вздохнул Иван Александрович. — Вы знаете, Дмитрий Борисович, что женщина более алчет плотских наслаждений, чем мужчина? Женщина была взята из кривого ребра Адама. Из этого недостатка вытекает и то, что она всегда обманывает и ненавидит. Ведь Катон сказал: «Если женщина плачет, то она, конечно, готовит козни». Ибо, дорогой мой учитель, она скверна по своей природе, а это образует основу для занятия чародейством. По природе женщина лжива. Она жалит и ласкает в одно и то же время. Поэтому нет ничего удивительного в том, что мир и теперь страдает изза женской злобы. Изза ненасытности женщин в совокуплении человеческая жизнь подвержена неисчислимому вреду. Если бы мир мог существовать без женщин, люди общались бы с богами. Мир был бы освобожден от различных опасностей, если бы не было девичьей злобы, не говоря уже о ведьмах. Поверьте, милый мой учитель, все совершается у них из необузданной страсти к соитию. Вот они и прибегают к помощи дьявола, чтобы утолить свою бесовскую жажду. Через это они воспламеняют сердца людей к чрезвычайно сильной любви и губят их. Ну вот, к примеру, возьмем ту же Елисавету Яковлевну — ведь она уже колдует для вашего обольщения. Вот сейчас она вас приворожит, и завтра же вы сами к ней явитесь.
«А я ждал от него продолжения праздника», — насупившись, подумал Бакчаров.
— Если я и явлюсь к ней, то только по той причине, что она мне очень понравилась, — сказал Бакчаров и украдкой взялся за сердце, нащупывая твердую фотокарточку. — Очень хорошая девушка. И сестричка у нее очень добрая…
Человек хрипло рассмеялся.
— Вы, без сомнения, Иван Александрович, — перебивая этот смех, раздраженно заговорил учитель, — пожили на этой земле, многое повидали, но мне вас жаль. Потому что, судя по всему, за все это время вам ни разу не удалось встретить истинную любовь и поверить в нее. А я вот знаю, что сила тьмы не властна над божественным светом, таящимся в каждой женщине!
Потешавшийся над учителем Человек вдруг взахлеб закашлялся.
— …Держу пари, — продолжал учитель, не останавливаясь и невзирая на истошный кашель и хриплые потуги собеседника, — что вы просто несчастный, разочарованный жизнью человек, в сердце которого скопилось много ядовитой злобы от неудовлетворенной, неразделенной любви к женщине.
Иван Александрович перестал кашлять и с любопытством уставился на Бакчарова.
— Вы определенно мне нравитесь, — сказал Человек и улыбнулся криво, на одну сторону. — Но вы, как всегда, ошибаетесь, господин учитель. Сегодня утром вы утверждали, что во всем полагаетесь на силу разума, а вот сейчас говорите, что женщина может устоять перед темными силами. Убедите меня в том, что женщина на это способна, заставьте меня в это поверить, и я больше никогда не буду докучать вам своими поучениями.
— Вот и заставлю! — гневно воскликнул Бакчаров с мальчишеской запальчивостью. — Ейбогу, заставлю! Вот увидите.
— Ну и славно, — мирно сказал привилегированный постоялец, постукивая о поручень качалки и вытряхивая трубку. — Ладно, пойду, погуляю гденибудь в лесочке, подальше от вашего словоблудия. А потом, может, спою им чего…
— Вы вообще когданибудь спите? — дерзко и почемуто возмущенно поинтересовался пьяный Бакчаров и, не дождавшись ответа, покинул веранду.
Бакчаров замотался в шарф, вышел на улицу и бодрым заплетающимся шагом прошелся вокруг квартала слепленных друг с другом каменных зданий. «Заставлю! Заставлю!» — вертелось у него в голове возмущение. Он был преисполнен решимости.
Вдруг чтото яркой кометой сверкнуло в его сознании, но еще не успело как следует облечься в ткань мыслей. Бакчаров едва успел ухватить эту прекрасную, но еще смутную комету за хвост и помчался с ней сломя голову обратно в гостиницу.
В номере он сгреб все лишнее со стола и зажег пять свечей. Огоньки заплясали, комната наполнилась мягким светом, в печи потрескивало бойкое пламя. Бакчаров уселся и стал царапать пером по ворсистому белому листу бумаги:
«Жила на земле девушка с глубокими добрыми глазами, с нежным, чутким сердцем, в котором не было ни лжи, ни тщеславия, ни низких желаний. И вот однажды, после работы в поле, она сидела на песчаном берегу и сквозь закрытые веки провожала уходящее под Великое море солнце. Обхватив колени и приподняв лицо свое перед алым диском, она, подобная птице сирене, проносилась на древних ветрах над морскою гладью и уже достигала давно утерянного ею берега. Грубая ткань, прикрывающая юное тело, остриженная наголо голова на тонкой и смуглой шее — вот какова была девушка по имени…»
Его отвлек шелестящий треск с улицы, он вскинул взор и увидел, как в запотевшем окне расплывчатыми пятнами вспыхнули зеленые зарницы.
— По имени… По имени… — шептал Бакчаров и уже хотел плюнуть на световые явления, чтобы продолжить, но вдруг нахмурился, поднялся и протер отпотевшее окно ладонью.
«Фейерверки? — изумился он, видя, как свистящие ракеты, искрясь, одна за другой взлетают изза голых веток губернаторского сада и, хлопая, разрываются в вышине на стайки трескучих звездочек. — Этого не может быть! Завтра же похороны!» — встрепенулся Бакчаров и настежь распахнул окно.
— Ураа! — ударили в него слитные голоса вместе с промозглым уличным холодом.
«Девушка жива! — пронзило Бакчарова. — Какое счастье! Ее смерть всего лишь злобная выдумка»…
Он бросил писать, схватил шинель, вылетел из своего тесного номера, сбежал по мрачной лестнице и выскочил на праздничную метельную улицу.
У кованых ворот скопилось немало экипажей и карет, и они все еще прибывали. Весело балагуря, гости устремлялись через сад к парадному крыльцу губернаторского дома.
Бакчаров пересек запруженную улицу в страшном смятении, какое бывает у человека во время стихийного бедствия, и добрался до ворот, пугаясь по пути буквально всех и каждого.
