Фрэнк Герберт - Барьер Сантароги
«К чему заниматься самообманом?» — задал себе вопрос Десейн. Он вдруг понял, что ему не хочется возвращаться в Сантарогу. Почему? Может, потому что, живя там, он превращается в настоящего сантарожца?
— Ваши бинты наложены профессионально, — заметил шериф. — Побывали в аварии?
— Так, ничего серьезного, — ответил Десейн. — Слегка потянул связки.
— Ну, спокойной ночи, — сказал шериф. — Будьте осторожны на этой дороге, — он вернулся к своей машине и что-то сказал напарнику тихим голосом. Они оба захихикали. Потом патрульная машина медленно выехала из проезда.
«Они ошибочно приняли меня за сантарожца», — подумал Десейн и принялся размышлять над реакцией полицейских. Им совсем не хотелось, чтобы он находился в городе, но вели они себя с ним как-то неуверенно — словно боялись его. Без всяких колебаний они оставили его одного, даже не поинтересовавшись, с какой целью он приехал в Портервилль. А если он преступник?
Почему они приняли его за сантарожца? Этот вопрос не давал ему покоя.
Ухабистая дорога быстро напомнила о больном плече. Правда, теперь оно лишь отзывалось тупой болью. Голова была ясной, чувства обостренными. Он удивлялся этому новому для себя состоянию. Впереди чернела выступавшая клином вершина горы. Дорога поднималась все выше и выше…
Перед глазами Десейна вдруг стали проноситься неясные образы, как бы являясь продолжением окрестностей, мелькавших за окнами машины. Они оформлялись в слова и фразы, лишенные всякого смысла, так что от всего этого у психолога начала кружиться голова. Ощутив внезапно наступившую необыкновенную ясность в мозгу, он попытался разобраться, что они означают.
«Пещера… хромой… пожар…»
«Какая пещера? — подумал Десейн. — Где я видел хромого? Что за пожар? Не тот ли это пожар, что привел к выходу из строя телефонной линии?» Внезапно у него возникло впечатление, что он то и является этим хромым. Однако обнаружить связь между пожаром и пещерой никак не удавалось.
Десейн понял, что не рассуждает, а воскрешает в памяти прежние мысли. Образы являлись ему в форме увиденных им предметов. Автомобиль. Он видел сверкающую машину Джерси Хофстеддера. Забор. Он видел забор вокруг кооператива. Тени. Он увидел бестелесные тени.
«Что со мной творится?» Десейн почувствовал, что дрожит от голода. На лбу появились крупинки пота, которые начали скатываться вниз на лицо. Он ощущал на губах их соленый вкус. Десейн опустил окно, позволив холодному ветру наброситься на него. На повороте, в том самом месте, где он остановился в первый вечер, Десейн съехал на обочину, заглушил двигатель и потушил фары. Облаков на небе уже не было, расплющенная серебряная луна низко скользила над горизонтом. Он посмотрел на долину — повсюду виднелись огни, далеко слева — сине-зеленые (там были теплицы), а справа, у кооператива, суетились люди. Здесь же, наверху, Десейн чувствовал себя отчужденным от всего этого, изолированным. Его окружала темнота.
«Пещера? — подумал он. — Джасперс?»
Трудно размышлять, когда ломит все тело. Плечо его по-прежнему ныло от боли. Усилилась боль и в левом легком. Давало о себе знать сухожилие на левой лодыжке, но не болью, а слабостью. Он мог мысленно представить любую из царапин, оставленных на его груди сломанными перилами, из которых с таким трудом извлекал его Бурдо. Перед его мысленным взором мелькнула карта, висевшая на стене в кабинете Джорджа Ниса, но тут же исчезла.
Ему казалось, что он потерял контроль над своим телом — словно нечто или некто управляли им. Это была старая, пугающая мысль. Безумная. Он вцепился в руль, но, представив, как тот изгибается в его руках, отдернул их прочь.
Горло пересохло.
Десейн пощупал пульс, одновременно глядя на светящийся циферблат часов, и заметил, что вторая рука почему-то слегка подрагивает. Может быть, из-за учащенно бившегося сердца? Что-то искажало его ощущение времени.
«Неужели меня отравили, когда я ужинал у Паже? — подумал он. — Трупный яд?»
Черная чаша долины казалась длинной ужасной рукой, способной дотянуться до этого места и схватить его.
«Джасперс, — подумал он. — Джасперс».
Что же на самом деле означает это слово?
Он почувствовал некую общность, коллективное единение, связанное с этим кооперативом. Ему представлялось нечто всеобъемлющее, таящееся во мраке, на самом краю его сознания.
Десейн опустил руку на сиденье. Пальцы вцепились в портфель с записями и документами, которые свидетельствовали о том, что он ученый. Он попытался ухватиться за эту мысль.
«Я ученый. Как сказала бы тетя Нора: твое беспокойство вызвано буйной фантазией».
Что должен делать ученый, Десейн сознавал ясно. Он должен внедриться в мир Сантароги, найти для себя место в единении этих людей, пожить с ними некоторое время, постараться даже думать, как они. Только так можно разгадать загадку долины. Существовал присущий сантарожцам образ мышления. Он должен принять его, привыкнуть к нему подобно тому, как привыкают к новому костюму, и тем самым будет достигнуто понимание.
Эта мысль принесла ощущение, что нечто вторгается в его сознание. Он почувствовал, что некое древнее существо просыпается в нем и изучает его. Оно захватило все его подсознание — назойливое, что-то ищущее, беспокойное, но ощущаемое как отражение в зеркале, неразделимое и неясное… но реально существующее. И существо шевелилось в нем, тяжелое и неясное.
А потом это ощущение исчезло.
И едва это случилось, как Десейн ощутил внутри себя пустоту, настолько подавляющую, что он почувствовал себя щепкой, брошенной в волны бескрайнего океана и опасающейся любого течения или водоворота.
Десейн понимал, что это лишь грезы наяву. Но он боялся вернуться в реальный мир, в эту долину.
Джасперс.
Десейн понимал, что ему нужно сделать еще одну вещь. И снова он мысленно воспроизвел карту, висевшую на стене в кабинете Джорджа Ниса, — черные тонкие линии, изображавшие центральную часть долины.
Пещера.
Вздрогнув, он посмотрел вдаль, туда, откуда доносился гул. Что же скрывается там, за проволочной изгородью, которую охраняют сторожа с собаками и патрулирующие полицейские «багги»?
Должен же отыскаться способ узнать все.
Десейн запер кабину. Единственным оружием, которое он обнаружил в грузовике, был ржавый охотничий нож в изъеденных коррозией ножнах. Он сунул ножны за пояс, неуклюже действуя одной рукой. Пусть это выглядело довольно глупо, но руководило его действиями неясное предчувствие какой-то опасности. Потом нашелся и фонарик. Он сунул его в карман.
От всех этих движений снова заныло плечо. Десейн не обращал внимания на боль, убеждая себя, что, конечно, проще всего ничего не делать, сославшись на физическую немощь, даже зная, насколько важны твои действия.
