Лента Ососкова - История первая: Письмо Великого Князя
— То прозвище, это прозвище… Не имя же, — отмахнулся командир, потягиваясь. На востоке небо потихоньку светлело, хотя имело пока неясный сероватый оттенок. Батальон беспробудно храпел после беспокойного и, что самое неприятное, бесполезного дня — уже давно, когда группа Заболотина ещё только разбиралась с маленькими бандитами из компании Индейца, преследуемые были обнаружены — мёртвыми. Командир догадывался, кто это сделал, но мальчика пока не расспрашивал. Не до того было.
Ну что же, вперёд, сочинять доклад командованию и разбираться с «мотивированным» юным индейцем, который сонно хромал рядом.
9 марта 201* года. МоскваСиф кончил рассказывать быстро. Здесь он тоже не вдавался в подробности, сухо перечисляя факты: был ранен, «взят в плен»… Потом, как он выразился, «его высокородие провёл пару воспитательных бесед и мотивировал пребывание с ротой». И, собственно, больше ничего Сиф и не сказал. Все неясные, смутные воспоминания он оставил при себе, положившись на рассказы полковника.
Про Стаю он и то рассказывал подробнее, хотя о многом умолчал и там. Про белые капсулы говорить вообще не хотелось.
Гном недоверчиво поглядел на подростка и поинтересовался:
— И что же за мотивация была?
Сиф смутился и покосился на полковника, отвечать не торопясь.
— Выпорол, — безмятежно улыбнулся Заболотин. — И предложил не убивать всех подряд, а начать конкретно с меня, чего зря людей опасности подвергать. Если же не выйдет за пять попыток, договорились мы, Сиф остаётся с батальоном на добровольной основе и пытается переосмыслить жизненные ценности.
Мальчик буркнул что-то под нос про «воспитательные меры» и, наконец, отвернулся от фотографий. Гном попытался представить его на шесть лет младше, с размалёванным лицом и пытающимся убить Заболотина, но не вышло. Наверное, дело было в том, что Гном видел их нынешние отношения, странные, кривые, но по-своему семейные. Попытка убить сюда не вписывалась, особенно в прямолинейном воображении Гнома.
— Вот и всё. Я так и остался с его высокородием, — Сиф облизал губы и сморгнул, прогоняя образы прошлого.
— А через некоторое время Сивый стал Сифом и был крещён во имя праведного Иосифа Аримафейского, небесного покровителя Великого князя, — дополнил полковник. Сиф вспомнил свой вопрос, но решил пока на время отступиться. Не при госте же выяснять отношения. Особенно — при госте такого ранга.
Гном ничего не сказал, молчал и юный рассказчик. Да что ещё тут было говорить, после таких рассказов?
— Чай стынет, — вспомнил Заболотин. — Забольский.
— Ага, — отстранённо кивнул Сиф и, всё ещё погружённый в свои мысли, вышел в прихожую.
— Война, к навке на болото её, — полковник коснулся пальцами фотографий. — Как будто мирно не прожить.
— А что тогда делать потомственным офицерам? — сощурил глаза Гном, становясь так похожим на своего деда. Он прекрасно знал, что Заболотин-Забольский далеко не просто так выбрал офицерскую службу. Когда-то давно Гном даже пересекался с его отцом, правда, был тогда ещё мальчишкой, гостящим у деда, а Никита Ильич Заболотин — молодым, подающим надежды штабс-капитаном.
— Писать мемуары, — поворчал Заболотин, прислушиваясь, что там делает на кухне Сиф. Гремела вода, падающая в чайник. Сиф напевал про цветы и их детей, сбивался и снова раз за разом негромко затягивал песенку.
— Насильственное самовозвращение к реальности, — неожиданно прокомментировал Гном.
Вода перестала греметь, теперь Сиф щёлкал плитой, стараясь зажечь газ. Полковник подошёл к окну и распахнул его настежь. Вместе с порывами холодного ветра в комнату влетел снег и начал оседать на ковёр как-то избирательно, странным, но красивым узором. Гном молчал, неподвижно сидя на диване. Заболотин глядел в окно, подставляя лицо снегу. На кухне уже в пятый раз Сиф начал песенку, на этот раз с твёрдым намерением допеть до конца.
— Хватит, — захлопнул окно Заболотин-Забольский. — Прошлое — это такое здорово просроченное настоящее. Кто будет питаться тухлым, когда под рукой нормальная еда?
Он решительно стёр с лица растаявший снег и встряхнулся, словно большой пёс. Пошёл, заново залил как раз вскипевшей к этому времени водой заварочный чайник, молча хлопнул по плечу Сифа. Тот уже справился с собой, перестал грызть губы, слабо улыбнулся и ушёл к себе в комнату, а вскоре появился оттуда переодетым в пёструю, будто в брызгах всех цветов радуги рубашку с, как это называется, «фолковой» белой вышивкой по рукавам. Джинсы, до того неуместные со своими заплатками и потёртостями, теперь вполне органично вписывались в общую картину. Сиф не только одежду поменял — словно вовсе другой человек стал… Офицерик превратился в хиппи. Контраст был настолько сильным, что Заболотин несколько мгновений тихо созерцал своего подопечного — потом открыл рот, закрыл и так ничего и не сказал. Сиф взъерошил пальцами волосы, убирая относительно аккуратный пробор, и присел на подоконник. Видимо, только такой контраст и мог вернуть его к жизни.
А может, к реальности его внезапно вернула простая, незамеченная им ранее деталь его офицерской рубашки: на каждой пуговице красовалась золотая орлиная голова. Всем прекрасно известный знак Лейб-гвардии.
«Но как узнать армейского кроя форменную рубашку — по воротнику да первым пуговицам?..»
… На кухню пришёл и Гном. На этот раз он отнёсся к внешнему виду мальчика совершенно спокойно. «Неуставность» и некоторое хипповство были приняты как должное: Сиф же был дома.
Приняв какое-то решение, мальчик поглядел на своего полковника и как можно более уверенным тоном сообщил:
— Я потом ещё за компьютером посижу.
Увидев, как скептически щурится командир, Сиф тут же «сбавил обороты» и спросил жалобно:
— Вам же он не нужен?
— Не нужен, — подтвердил полковник. — Но пока что на кухне мы.
— Но это ведь пока…
Каша должен был кашу уже доварить, а Расточка — наобщаться с дедом и его товарищами. Самый лучший способ избавиться от сомнений — это просто поговорить, как обычно это бывает вечером. Тихо, спокойно, настроившись на философский лад…
— А потом будет ночь, — предупредил полковник, прерывая течение сладких мыслей. — И ты ляжешь спать.
— Лягу спать? — возмутился Сиф. — Ваше высокородие, это… нечестно!
— Мир несправедлив, особенно по утрам, когда тебя не выгонишь учиться, — Заболотин голосом показал, что разговор окончен, и разлил по чашкам чай.
Сиф вздохнул, пробурчал что-то и взял чашку. Не споря. Не качая права. Остро чувствуя, что это приказ, а не просьба.
Мир на кухне снова был разрушен. Сейчас понятия войны и армии были опасно близки, а значит, война пробралась и сюда, лавируя между стульями, своей когтистой рукой огибая чайник на заляпанной плите и нагромождения кастрюль, сковородок и банок с крупой. Кухня была сердцем квартиры, самым живым местом, где никто не гнался за видимостью порядка, кухня — царство душевных разговоров и чаёв по кругу…
