Лента Ососкова - История первая: Письмо Великого Князя
Командир рассеянно кивнул, наблюдая, как солдаты стаскивают маленькие тела в кучу, стараясь не глядеть лишний раз в сторону брезента, из-под которого торчали армейские ботинки. Не только для маленьких бандитов стычка закончилась… закончила. Всё — закончила.
Зрелище было тягостное. «Сколько воюем — а всё равно ошибаемся. И парни гибнут. И с той стороны такие же парни… а сейчас — дети! — гибнут… Боже, если бы мы просто пригляделись, на секунду всего! Если бы догадались…» — горько думал офицер, понимая, что уже никто не доставит тела маленьких бандитов родственникам, если те где-то и остались.
Но тут очнулся ребёнок, и командиру стало не до размышлений. «Жизни — время, смерти — час», — так обычно говаривали на войне.
— За… за?чим? — удивлённо пробормотал мальчишка по-забольски, почувствовав, что его перевязывают, но потом открыл глаза, увидел незнакомые лица и испуганно рванулся.
— Спокойно, индеец, — твёрдо взял его за плечи командир, осознавая вдруг, что Лужу, Никиту Мокринского, застрелил, быть может, именно этот белобрысый чумазый мальчуган с размалёванным, как и у всех остальных, лицом. Или не Лужу, а кого-то ещё, раньше, неизвестного, может, даже выринейца — какая тут разница. Это был маленький убийца.
Офицер поборол желание придушить пацана на месте, взял себя в руки и, наклонившись к пытающемуся вырваться «индейцу», сказал, переходя на русский язык:
— Не вырывайся и дай закончить перевязку, а то себе же хуже сделаешь.
Мальчик метнулся взглядом по сторонам и перестал дёргаться. Скривился и уточнил, тоже перейдя на русский без каких-либо проблем:
— Типа, я в плену.
Командир подумал, что жёстко повести себя сейчас — избавиться от многих проблем в будущем, и твёрдо ответил:
— Именно.
— Гады, — пацанёнок повернул голову на бок и сплюнул. На этом выражение эмоций закончилось. «Пленник» был на удивление спокойным. Только глаза странно блестели.
Санинструктор кончил перевязку и отошёл к другим раненым, с интересом оборачиваясь.
— Мы, что ли, гады? — уточнил тем временем командир, затем вздёрнул пацана на ноги: — А вы, значит, не гады?
— Мы — Скальже Стая! — зло выкрикнул ребёнок, судорожно сдёргивая вниз закатанную санинструктором штанину.
— Вы — просто истеричные дети, — отрезал офицер. — И нечего строить из себя крутых. Погляди, до чего вы доигрались!
Он силком подтащил мальчика к общей могиле и заставил взглянуть. Просто дети, которым бы ещё жить, играть, взрослеть, любить — а теперь уже поздно. А рядом ещё одно тело, ещё одна судьба, точно так же ушедшая в вечный покой. Уравненная с судьбами этих детей, вкусившая одной с ними смерти.
У могилы стоял солдат — с виду почти никак не отличить от остальных. Просто волосы длиннее, чем у других, забранные в хвостик и под воротник спрятанные, да оружия в руках никакого нет. Но вот солдат скинул куртку, аккуратно достал из рюкзака епитрахиль, завёрнутое в тряпицу кадило…
— Вот настоящее лицо войны. А не обезьяньи прыжки на деревьях. Вот этих вот — всех — не вернуть, как ни старайся, — тихо проговорил капитан, в то время как пацан очумело глядел на солдата, превратившегося за считанные секунды в священника. Потом мальчик подошёл к краю могилы, заглянул…
— Война — это вы! Когда-нибудь вы все друг друга перестреляете, и война закончится, — отшатнулся ребёнок, судорожно пытаясь вдохнуть, и бессильно обвис на руках офицера, словно ноги перестали держать.
— Глупо так рассуждать, особенно малявкам вроде тебя, — командир крепко держал его за плечи. — Дети обычно думают, что знают всё на свете. Это не так.
— Мы не дети!
Офицер промолчал на это, а солдат-священник вдруг повернулся к пацану и спросил:
— А они… крещённые были? На некоторых крестики видел… — и под тихим, неожиданно добрым взглядом мальчишка почему-то не смог не ответить:
— Были… Бога все звали, как припрёт, — буркнул он, отворачиваясь. — Даже я.
Капеллан кивнул, словно так и думал.
— А чего вы, махалкой своей махать будете? Они и так уже трупы, чего вы? — мальчишка горько, со слишком взрослой, циничной насмешкой взглянул на него и даже на мгновенье перестал хмуриться, когда тот ответил:
— Думаю, однажды ты поймёшь, чего я и зачем, — и, грустно улыбнувшись напоследок, священник отвернулся к своему рюкзаку.
Командир вздохнул и повлёк мальчишку прочь, чтобы не мешать отцу Николаю готовиться к отпеванию.
Отцу Николаю было двадцать четыре — молодой священник попал на войну «с порога семинарии». Высокий, бронзово-рыжий, улыбчивый — он находил слова для каждого из солдат и офицеров беспокойного батальона. Война его не сломала, как многих других молодых людей, а, казалось, выковала. И солдаты, и офицеры тянулись к нему — просто как к человеку, который всегда поддержит и найдёт верные слова… Но, несмотря на внешнюю разговорчивость, отец Николай почти никогда не говорил о себе. Ни о прошлом, ни о будущем его никакой информации не было, кроме того, что иерею Николаю Першину — двадцать четыре года, и он недавно окончил семинарию…
Ещё одной загадкой была его удивительная способность оказываться всегда в нужном месте. Он никогда не пояснял, почему решал идти с той или иной группой, если выходил куда-то с базы. Солдаты верили, что, когда отец Николай с ними, потерь не будет. А если и будут — то много меньшие, чем могло быть. Даже звали его в шутку «батальонным талисманом».
Что же, сегодня, наверное, тоже потерь могло быть больше. Всё-таки, эти «Скали» застали группу врасплох. Но даже на их, чужую, братскую могилу тяжело глядеть…
Один из солдат, «адъютант его преподобия», как его звали за то, что всегда был рядом с отцом Николаем, зажёг кадило и подал священнику, а сам встал рядом с коробочкой ладана. Бойцы, что были неподалёку, стащили с голов кепки. Отец Николай размашисто перекрестился и провозгласил «Благословен Бог наш», громко и размеренно. Началось отпевание, словно большой корабль отчалил от пристани «Смертная жизнь» и потихоньку поплыл прочь.
Маленький пленник долгое время — почти всё отпевание — молча глядел на могилу, на священника, словно и вправду что-то понимал — «чего он» и «зачем»… Потом повернулся к капеллану спиной, вынул что-то из кармана, засунул в рот и демонстративно уставился в сторону уходящей в лес тропки.
— Как тебя, кстати, зовут? — спросил негромко офицер, всё это время придерживающий его за плечо.
— Сивый, — буркнул мальчик, не оборачиваясь.
— А что, нормального имени нет? — удивился мужчина, глядя издалека, как солдаты засыпают могилу землёй.
Мальчишка пробурчал: «А зачем?», брыкнулся, вырвался и дал дёру, неуклюже припадая на раненую ног. Офицер, морально к этому готовый, догнал его в два прыжка, повалил на землю и заломил руки, чуть не получив под ребро коротким ножом-«выкидушкой», который маленький бандит сжимал в левой руке.
