Сергей Абрамов - Рай без памяти
Я нажал кнопку звонка и позвонил. Никто не откликнулся, даже звонка не было слышно. А какой тут, к черту, звонок, когда у них электричества нет. Я ударил ногой в дверь — она задребезжала.
— Так всю улицу разбудишь, — сказал Толька, — звони дальше.
— Тока же нет.
— Почему нет тока? Простейший электрический звонок на гальванических элементах. Звони.
Я, должно быть, минуту или две нажимал кнопку звонка, уверенный в его бездействии. Но вдруг за дверью что-то лязгнуло — должно быть, открыли внутреннюю дверь, потом щелкнул замок наружной, и в дверную щель выглянуло чье-то заспанное и злое лицо.
— Вам кого? — спросил женский голос.
— Фото Фляш.
— Ателье открывается в шесть утра, а сейчас три. — И дверь заскрипела, угрожая захлопнуться.
Я просунул ногу в щель.
— Впустите, не на улице же разговаривать.
— О чем?
— Нужны четыре отдельных фото и одно общее, — сказал я.
Молчание. Голос за дверью дрогнул.
— Подумайте, это недешево.
— Деньги еще не самое главное. — Я уже не скрывал торжества.
Тогда дверь открылась, и мы увидели девушку, почти девочку, в пестром халатике поверх ночной рубашки, непричесанную и неумытую: наш звонок поднял ее с постели — она даже глаза протирала, стараясь нас рассмотреть.
— Проходите, — наконец сказала она, пропуская нас вперед. — На улице никого не было?
— Кроме кучера, никого.
— Надо было отпустить экипаж, не доезжая по крайней мере квартал. Неужели вас не предупредили?
— Он уже уехал, когда мы звонили. Не тревожьтесь, «хвостов» нет, — сказал я. — На улице тихо, как в мертвецкой.
Ателье оказалось меблированным в духе старомодной парижской гостиной: дедовский диван на восемь персон, стульчики-рококо, на столе мореного дуба ваза с фруктами и чашечки с коричневой жидкостью — должно быть, вчерашнее кофе. Кругом фотоснимки, какие найдешь в любом фотографическом заведении, аксессуары съемки — высокая тумбочка, подвешенные к потолку качели, гитара, скрипка, шкура тигра, какая-то книжка в пестрой обложке, телефонный аппарат без провода.
— Интересно, — шепнул я по-русски Зернову, — почему это «облака» моделировали ателье в духе наших бабушек?
— «Облака» не моделировали этого ателье, — буркнул сквозь зубы Зернов, — его обставили владельцы сообразно своему вкусу. Не всякому нравится мебель модерн и абстрактная живопись.
Девушка не слыхала нас — она заспешила к лестнице на второй этаж и уже с верхних ступенек крикнула:
— Подождите минутку, сейчас вернусь. Кто бы мог подумать, что вы явитесь ночью!
Я так и не мог рассмотреть ее — она то поправляла волосы, то протирала глаза. Замарашка из детской сказки. Но, честно говоря, не она привлекала наше внимание, а ваза с фруктами, к которой мы и бросились, оставшись одни. Я схватил банан и едва не сломал зуб, так и не прокусив цветной пластмассы: ваза тоже оказалась аксессуаром съемки, да и от кофе подозрительно пахло охрой.
С досады Толька снял со стены гитару и забренчал, а меня заинтересовала книжка на полочке. То был томик стихов на французском языке без имени автора на обложке. Стихи я перелистал: показалось, что узнал Элюара, но без уверенности — знатоком французской поэзии не был, просто среди моих языковых французских пособий стояли на полке и стихи Элюара и Арагона. По всей вероятности, это был воспроизведенный по памяти сборник — поэтический набор кому-то памятных строк.
— А есть ли у них свои поэты? — подумал я вслух.
— Почему же нет? — откликнулась за моей спиной девушка.
— Потому что нет поэтических традиций, — сказал я, не оборачиваясь.
— А то, что вы держите?
Я обернулся и обомлел. Замарашка превратилась в Золушку на балу у принца, еще не потерявшую свой золотой башмачок. Тоненькая до худобы, с резко выпирающими ключицами, с неправильными чертами лица, она казалась привлекательной, даже красивой именно своей неповторимой асимметричностью.
— Я тоже пишу стихи, — сказала она с вызовом.
— Так прочтите! — закричал я.
Она засмеялась. Лед был сломан.
— Ну зачем же начинать со стихов? Начнем с документов. Кто из вас Жорж Ано?
Я поклонился и получил книжечку в синей обложке с моим новым французским именем. Такие же книжки получили и мои переименованные друзья. Девушка сделала книксен и заключила:
— А я — Маго Левек. Теперь вы знаете меня, а я вас. Значит, четыре отдельных фото? — подмигнула она. — Заказ выполнен.
— И одно общее, — прибавил я.
Она тотчас же ответила:
— Отель «Омон». Тихий недорогой пансионат. Полиция туда почти не заглядывает — уважает хозяина. Вам отведен двухкомнатный номер — больше не смогли: отель переполнен. Зато на втором этаже и с водой.
— Что будем делать? — спросил Зернов. — Нужно еще с кем-нибудь встретиться?
— Нет. По вопросам, связанным с работой и жительством, будете иметь дело со мной. Надеюсь, что недоразумений не будет. Вы, например, получаете довольно почетный пост. Когда мы обсуждали вопрос о вашей работе, выяснилось, что мэру нужен ученый секретарь. У мэра хобби: история Города во всех ее аспектах — промышленном и социальном. По-моему, именно то, что вам требуется. Вы знаете стенографию?
Зернов кивнул. Все знал этот человек!
— Кто из вас специалист по фото?
Теперь кивнул я. Что-что, а это мы умеем.
— Вы будете работать по заданиям нашего ателье. Соглашение подпишем завтра. Теперь вы… — Она повернулась к Мартину и невольно залюбовалась им: привлекателен был, собака. — Мне говорили, — продолжала она, — что вы могли бы управлять грузовиком.
— На чурках? — усмехнулся Мартин. — Не пробовал. Но, думаю, справлюсь.
— А вот как быть с вами — не знаю, — заключила она, обращаясь к Тольке. — Пока ничего не подыскали.
— Разве у вас нет института прогнозов?
Она явно не поняла вопроса.
— Прогнозов погоды, — пояснил Толька.
— А что такое «прогнозов»?
— Предсказаний.
— У нас предсказывают погоду только ревматики, — улыбнулась Маго и вдруг увидела на столе мой надкушенный пластмассовый банан. — Неужели пробовали? — спросила она сквозь смех.
— Попробуешь, если со вчерашнего вечера ничего не ел.
Она засуетилась:
— Есть вчерашние сандвичи с сыром и немного бренди. Не возражаете?
Мы не возражали, набросившись на сандвичи, как голодные коты. Благодушие возвращалось вместе со съеденным сыром. А Толька, проглотив свою порцию, даже забренчал на гитаре.
Он запел свою песенку о «всадниках ниоткуда», одно время самую популярную на Земле. Он пел ее по-французски, придыхая и грассируя, как Ив Монтан на пластинках. Я вспомнил Париж и ахнул: Толька никогда не пел ее так, а ведь это был шлягер!
