Александр Бушков - Кошка в светлой комнате (сборник)
Я подошел и поздоровался. Они ответили. В глазах Ламста было какое-то новое выражение.
– Начнем? – спросил я. – Сколько их у вас?
– Человек двадцать, – ответил Ламст. – То есть штук?
– Человек, – сказал я. – Кошек по штукам считают, вы мне это бросьте. Кстати, как понимать это шествие? – Я кивнул на связанных, которых как раз водворяли в подвал.
– Небольшие внутренние разногласия, – сказал Ламст. – Утром у нас были… события. Мы обсуждали вашу информацию.
– Что, все вместе?
– А почему я должен был скрывать это от них? Кое-кто стал возражать – убеждения, личные причины… – Он болезненно поморщился. – Я не хотел доводить до оружия, но иначе не получилось… Ну, пойдемте? Очень мне не хочется вас туда пускать, обеспечить вам безопасность никак невозможно.
– Ничего, на авось… – сказал я наигранно лихо.
Мы вошли в здание, прошли по короткому коридору без окон и остановились перед железной дверью с массивным засовом и волчком. Стоявшие возле нее двое автоматчиков посмотрели на меня настороженно и тревожно.
– Как будем страховать, капитан? Ведь никакой возможности нет.
– Разговорчики, – сказал я. – Отпирайте.
Они откинули взвизгнувший засов. Я взялся за ржавую скобу, но Ламст удержал за рукав и тихо, совсем тихо спросил:
– Вот то, что я с ними дрался, это ТЕ или я сам?
– Вы сами, Ламст, – сказал я и потянул на себя тяжеленную дверь.
Уровень пола камеры был ниже уровня пола коридора, и вниз вела деревянная лесенка в три ступеньки. Окон нет, на бетонном потолке лампа в решеточке. Дверь захлопнулась за моей спиной с тягучим скрежетом.
Они медленно вставали с топорно сработанных нар, собирались в тесную кучку, не отрывая от меня глаз, выражавших самые разные чувства, а я никак не мог решиться шагнуть вниз. Их было человек двадцать.
Я ждал. В любой толпе есть вожаки.
– Ну, что молчишь? – спросил высокий человек в мешковатом драном свитере, стоявший как-то наособицу. – Кто такой? Где взяли?
– Нигде, – сказал я, спустился по сырым ступенькам и подошел к нему вплотную. – И я не ваш, в смысле не из леса. Я вообще не ваш.
Сейчас же трое зашли мне за спину. Теперь все они зашевелились, обступая меня полукругом.
– Чего смотришь, бери его за глотку…
– Цыц! – не оборачиваясь, бросил высокий, и злобный шепоток мгновенно утих. – Зачем тогда явился?
– Поговорить, – сказал я и двинулся прямо на них. Они расступились, обескураженные таким нахальством. Я прошел к нарам, сел, закурил и сказал, глядя, как они молча надвигаются;
– Тихо, прыткачи! Кто-нибудь умеет водить машину?
– Ну а если и умеет? – спросил высокий.
– Тем лучше, – сказал я. – Там, у двери, стоит грузовик, садитесь и отправляйтесь на все четыре стороны, куда вам там нужно.
Момент для броска был ими безнадежно упущен. Человек может смириться с чем угодно, только не со смертью. Сначала в их глазах, на их лицах появилось удивление, потом надежда, разжимались кулаки, толпа-монолит распадалась на отдельных людей, охваченных жаждой неба и дыхания. Я сидел и курил.
– Как это понимать? – спросил высокий.
– Буквально, – сказал я. – Так найдется водитель?
– Я умею! – крикнул кто-то.
– Новая провокация, – сказал второй. Но, судя по тону, ему страшно хотелось, чтобы его немедленно переубедили.
– Кто там вякает насчет провокации? – громко спросил я. – Иди сюда, если не боишься.
Его торопливо вытолкнули в первый ряд.
– Значит, провокация? – сказал я. – А позвольте спросить, с какой целью?
– Выследить наши деревни.
– Видите? – спросил я, разворачивая перед ними карту. – Выслеживать ваши деревни незачем. Кстати, если все пройдет так, как мы с вами – да, мы с вами! – хотим, Команда перестанет существовать в ближайшие же дни. Можете вы это понять?
Это было похоже на взрыв. Они заметались, загомонили, перебивая и не слушая друг друга, а тот, в рваном свитере, подскочил ко мне и закричал в лицо:
– Поняли? Поняли наконец, что не вы одни – люди? Что не вас одних сделали марионетками? Поняли? Что случилось? Должно было что-то случиться… Эй, потише!
– Это долго объяснять, – сказал я. – Не место и не время. У вас должны быть старейшины, вожди, начальники…
– Они есть.
– Прекрасно, – сказал я. – Самое позднее завтра я к вам приеду, так что ждите.
Он часто, торопливо кивал. Выходит, исторические моменты бывают и такими. Впрочем, церемонность поз и пышность речей, отливающие бронзой крылатые афоризмы – все это парадная живопись, приглаженная грубая проза…
Все произошло, как и было задумано: настежь распахнулись ворота, автоматчики оттянулись в глубь двора, грузовик подогнали вплотную к двери в подвал.
До последней минуты я опасался инцидента, вспышки. Те, что остались с Ламстом, поверили в необходимость и важность перемен, но четыре года войны нельзя вышвырнуть, как стоптанный башмак, нельзя лечь спать одним человеком, а проснуться другим, между ними еще долго будет стоять кровь и эти проклятые четыре года – часы по хронометрам внешнего мира…
Я был готов стрелять в любого, кто попытается поднять автомат, однако обошлось. Грузовик на полной скорости вылетел со двора. Мне жали руку (Бородач), хлопали по спине (Ламст и Блондин), чмокали в щеку (Кати), клали лапы на плечи и норовили лизнуть в нос (Пират), но чокаться шампанским, разумеется, было еще рано…
– Хватит, довольно, – сказал я, уклоняясь от рук, поцелуев и лап. – Ламст, снаряжайте меня в дорогу. Машину, палатку, провиант, ну и оружие, чтобы я мог при необходимости поговорить по душам с вашими драконами. Большой туристский набор для одного.
– Для двух, – сказала Кати.
Я посмотрел на нее весьма неласково:
– Не умеешь считать. Для одного.
– Ой, правда… – сказала она. – Не умею считать, дуреха, – для троих, не оставим же мы Пирата, он обидится.
– Дело, – сказал Бородач. – Одному вам ехать не годится.
– Нет уж, друзья, – сказал я. – Это вам не экскурсия.
– Никто вам и не навязывает экскурсантов, – сказал Ламст. – Вам дают опытного, проверенного на деле сотрудника.
– А я чихал на таких сотрудников… – начал я.
– Одну минуту, – прервала меня Кати. – Мы сейчас сами разберемся.
Она взяла меня за руку, потащила в сторону.
– Ну вот что, – сказала она. – Или ты меня берешь, или я во всеуслышание вру, что мы с тобой вчера стали мужем и женой, и выходит, что ты протестуешь против моего участия из чисто эгоистических соображений. Ох как неприглядно это будет выглядеть, нехорошо о тебе подумают…
Я остолбенел, а шантажистка торжествующе улыбалась, щуря зеленые глазищи, и такая она была сейчас красивая, что я не мог на нее сердиться. Мне страшно не хотелось ехать одному, а на нее я мог бы положиться в любой ситуации, переделке и передряге. Так что это действительно судьба, и нечего барахтаться…
