Владимир Михановский - Великий посев
– Почтенные, стихи не могут влиять на погоду, – сказал Курбан. – Так могут думать только темные люди. А что касается общих работ, то мы с внуком готовы принять в них участие, если нас пригласят.
– Ждите, пригласим! – произнесла женщина. – Чтобы вы всех нас погубили.
Атагельды с дедом медленно отступали вдоль улицы, увертываясь от затрещин, которые сыпались со всех сторон.
Как на грех, круг облаков, вращаясь, светлел и уменьшался в размерах, так что надежды на дождь не было.
– Верни дождь, кузнец, – с угрозой в голосе произнесла женщина. – Верни по-хорошему, иначе тебе несдобровать, слышишь?..
Курбан вздознул:
– Это не в моих силах.
В то же мгновение просветлевший диск, который висел над кишлаком, двинулся в сторону. Удаляясь, он истончался, как бы таял в ослепительном синем небе.
Солнце, до этого скрытое облачным кругом, принялось жечь с удвоенной яростью.
Ахметхан до поры до времени молчал, не вмешиваясь в свару, хотя одного слова его было достаточно, чтобы утихомирить страсти. Когда облачный диск превратился в белое пятнышко, караванбаши щелкнул камчой и произнес, обращаясь к кузнецу с внуком:
– Вы прогнали тучи. А мы прогоним вас. Ступайте прочь, вам нет места в кишлаке. – И он хлопнул плетью у самых их ног.
Следующий удар пришелся по изгоям. Атагельды схватился за щеку, которую обожгла резкая боль. Курбан взял его за руку и сказал:
– Пойдем.
Перед ними нехотя расступились.
– Убирайтесь, колдуны, – неслось вслед.
Каждый считал своим долгом толкнуть их или ударить. Исключение составлял только старик – владелец коня. Он подошел к ним и что-то хотел сказать Курбану, но только скорбно улыбнулся. Кое-кто отводил глаза, предпочитая не смотреть на деда и внука, медленно бредущих в сторону оазиса.
Анартай догнал идущих. Он хотел ударить на прощанье Атагельды, но натолкнулся на его колючий взгляд и ограничился тем, что крикнул:
– Берегись! Я сделаю такое… такое… что все твои чары развеются!
Когда они вошли в заросли оазиса, облачный круг полностью растаял над горизонтом.
Они шли долго, не чувствуя усталости. Этому способствовало нервное возбуждение. Уже давно скрылись хижины кишлака, их обступали все более высокие стебли, покачивая листвой.
– Чем тебе угрожал этот негодный мальчишка? – спросил Курбан.
Атагельды пожал плечами:
– Не знаю.
– Не бойся. Мы заберемся в такую чащу, что нас не найдут, – сказал кузнец.
– Дедушка, почему они такие злые? – спросил мальчик. На глазах его показались слезы.
– Не злые они, а темные, – покачал головой Курбан. – Это разные вещи. Когда-нибудь поймешь.
– Пить хочу, – произнес Атагельды через некоторое время, замедляя шаг.
– Придется потерпеть. Моя баклажка осталась в хижине, как и все остальные вещи.
– Давай я ночью проберусь туда, возьму что нужно, – предложил Атагельды.
– Не нужно, – решил старик – я боюсь за тебя. Ладно, не впервой нам начинать на голом месте. А к колодцу попробуем пробраться, когда там никого не будет. Там и напьемся.
* * *Задача Великого Посева, которую Зерен поставил перед собой, разрешалась успешно.
Стебли с листьями, его настойчивые посланцы, шаг за шагом обживали пустыню, делая ее пригодной для жизни разумных существ. Немногочисленная популяция выстроила собственные жилища, хотя и примитивные, но спасающие от холода и всяких неожиданностей. Колодец, ежесуточно пополняемый влагой до уровня, намеченного Зереном, давал двуногим достаточно воды для питья и прочих нужд.
У некоторых существ оказались болезни, вызванные несовершенством их биологической природы. Зерену удалось их исцелить, хотя это оказалось совсем непросто и в отдельных случаях отняло много времени и усилий.
Организм двуногих оказался не таким примитивным, как могло показаться с первого взгляда. Он состоял из клеток, количество которых, по прикидкам Зерена, превышало пятьдесят триллионов. Клетки были нестабильны: каждая представляла сложную структуру, нечто вроде комбината, в котором каждую секунду происходило две тысячи биохимических реакций.
Как определить, что для организма двуногого норма, а что – отклонение? Задача усугублялась тем, что ни на одной из планет Зерен подобных существ прежде не встречал. Изучать их, подвергая вивисекции, гуманный инопланетянин, ясное дело, не мог. Значит, необходим был другой путь.
Зерен, используя свой опыт, решил исходить из того, что органы любого существа связаны между собой. Это явилось путеводной нитью в изучении странных двуногих.
В первом приближении Зерен решил рассматривать человеческий организм как совокупность компьютеров. Какой же из них является самым главным, на который выводятся результаты жизнедеятельности всех остальных?
Поначалу Зерен обратил внимание на головной мозг человека: судя по всему, именно он управлял действиями организма, а значит, к нему стекались сведения от всех остальных органов. Значит, если какой-то орган болен, это найдет отражение в головном мозге.
Как, однако, добраться до мозга? Ведь он упрятан в черепную коробку. Нарушать целостность организма двуногих, разрушать его, как уже говорилось, не входило в задачу Зерена. Значит, нужно было искать другой путь определения болезни.
Занимаясь этими поисками, Зерен обратил внимание на необычайно выразительные органы зрения двуногих. Первые существа, попавшие в его поле зрения, вернее, в зону действия анализаторов, были молодая и пожилая особь. Пожилое существо шло медленно, часто останавливалось: у него со здоровьем явно было не в порядке.
Глаза… Глаза пожилого были необычайно выразительны. Зерену чудилось, что в них затаилось страдание. Почему? Он и сам не сумел бы объяснить. Черные, подвижные, они блестели, как два искусно ограненных минерала.
Глаза молодой особи казались такими же, – видимо, они были родственниками. И в то же время они чем-то неуловимым отличались. Чем именно – предстояло выяснить.
Зерен обратил внимание на то, что молодой прыгал и бегал, глаза его жизнерадостно блестели. Это говорило о том, что со здоровьем у него все в порядке.
Пожилой, останавливаясь, издавал жалобный звук и хватался за левую половину груди. Там, Зерен знал уже, находился мышечный орган, который, ритмично сокращаясь, заставлял питательную жидкость циркулировать по сосудам тела. Это был некий аналог мощного и гибкого насоса.
Логично было предположить, что у пожилой особи этот самый мышечный насос не в порядке.
Если считать, как решил Зерен, что глаза являются как бы экраном, на который головной мозг подает всю информацию об организме, то оставалось тщательно исследовать выражение глаз пожилой особи.
