Вячеслав Рыбаков - Звезда Полынь
Кармаданов не слышал ни слова.
Пожилой это понял. Наверное, по лицу Кармаданова было видно, что у него темнеет в глазах.
— Семен Никитич, — осторожно сказал второй пожилой. — Вы как? Валидолу дать вам?
— Да, — сипло потребовал Кармаданов.
Второй пожилой сунул руку в карман — и по телу Кармаданова медленной судорогой прокатила ледяная волна: может, тот полез за пистолетом. Но второй пожилой достал из кармана всего лишь пластинку с запечатанными в нее бледно-янтарными бусинками, выдавил одну из них на ладонь, потом, подумав, выдавил вторую.
— Подставляйте ладошку, — сказал он.
Кармаданов не смог подставить ладошку. Судорожно сведенные руки не слушались и не отлипали от Симы. Хотели ее прижимать, и все. Второй пожилой, похоже еще раз поняв, поднес свою ладонь ко рту Кармаданова. Кармаданов запрокинул голову (скажите «а-а»), и второй пожилой неловко скатил валидолины ему в рот. Кармаданов судорожно раскусил; ему некогда было ждать, когда растворится оболочка. Мятный холод окатил язык и небо.
Второй пожилой, не глядя на Кармаданова, сокрушенно покачал головой.
— Еле успели, — пробормотал он. Помолчал. Взглянул Кармаданову в лицо. — Нам с вами надо будет обстоятельно поговорить, Семен Никитич. Но, конечно, не сейчас. Сейчас я даже спрашивать ни о чем не буду. Вас до дому проводить?
Кармаданов не ответил. Дыхание стало выравниваться, и сейчас он мог только дышать, радуясь уже тому, что дышит. Просто дышит.
— Ваш шеф предупредил нас часов в пять пополудни. Он в курсе, в общем… И по вашим репликам понял, что вы совершенно не отдаете себе отчет, во что вляпались. А он ничего не мог вам сказать. Пока мы соображали, пока разворачивались… Едва не опоздали.
— Кто это — мы? — тихо спросил Кармаданов.
Второй пожилой усмехнулся.
— Да, звучит жутковато, — согласился он. — Мы… В общем, основной мой тезис таков: непосредственная опасность миновала, но в Москве вам, боюсь, все равно теперь работать спокойно не дадут. Да и жить. Да и нам надежней и приятней станет, если вы окажетесь у нас под рукой… А специалисты такого класса нам нужны. Мы ведь тоже деньги зарабатываем и тратим, и нас тоже порой пытаются обуть. В мире живем, не на облаке. Завтра мы встретимся в любом удобном для вас месте — я приеду к вам на службу, или домой, или мы вас подхватим, где вы скажете, и привезем к себе для подробной беседы. И постараемся все прояснить.
— Что это было? — спросил Кармаданов.
Второй пожилой покусал губу.
— Какая-то реклама была в телевизоре, — сказал он. — Кошку чуть не засосало в пылесос, а потом, когда опасность миновала, она вылизывается и спрашивает томным кошачьим голосом: «Что это было?»
Он почти пропел эту фразу — чуть в нос. Получилось очень похоже. Помедлил.
— Не берусь сказать сразу с полной определенностью, и надо бы с этими гражданами сперва поговорить с пристрастием — но, полагаю, их очень интересовала специфика финансирования «Полудня».
С этими словами второй пожилой поднялся. Уже стоя, достал визитную карточку. Протянул ее Кармаданову. Потом, вспомнив, что у того руки приклеены к дочке, положил Серафиме на коленки. Странная то была визитка. Один телефон. Ни имени, ни адреса, ни факса-мэйла… Только телефон.
— Звоните в любое время, когда будете готовы, — сказал он.
— Кого спросить?
— Меня зовут Анатолий, — сказал пожилой. — Но вообще-то спрашивать не придется — отвечу я, и только я. До свидания.
Кармаданов хотел было задать еще вопрос, но сдержался. Впрочем, пожилой заметил и понял. В чуткости ему было не отказать.
— Сегодня никаких эксцессов больше не будет, мы присмотрим. Отдыхайте спокойно. До завтра.
И ушел. Его «газель» давно уехала, и он просто пошел пешком в сторону Университетского проспекта. Легким, спортивным шагом, будто бы не обремененный никакой заботой, никакой тяготой, будто бы все произошедшее было таким незначительным и обыденным… Он даже, кажется, что-то засвистел себе под нос.
И ни разу не оглянулся.
Еще с минуту Кармаданов и Серафима молчали, только втискивались друг в друга. Дрожь ее немного унялась. Он спросил:
— Ты идти сможешь?
— А ты? — как ровня, в ответ спросила она. Да она теперь и была ему ровня.
— Кажется, да.
— И я — кажется, да.
Он осторожно поднял ее с колен — ноги ее на миг беспомощно вытянулись в воздухе, упала на землю странная визитка — и поставил на землю. Осторожно поднялся сам. Сима нагнулась, подняла визитку и подала отцу. Он взял.
— Как сердце у тебя? — очень взросло спросила она. Так иногда Руфь спрашивала; дочь до сегодня — ни разу.
Он прислушался к себе и с некоторым удивлением понял, что вроде бы в первом приближении очухался. Ответил:
— Шевелится. Может, тебя понести?
— Вот только этого еще не хватало, — сказала Сима.
Тогда он просто взял ее за руку, и они чинно пошли к дому. Со стороны любой подумал бы просто: как славно гуляют.
— А давай маме ничего не скажем, — вдруг предложила Сима. — Чего ее зря волновать? Нам уже все равно, а она пусть живет как раньше.
Кармаданов даже сбился с шага. Наклонился. Сима тоже остановилась, подняла голову. Они посмотрели друг другу в глаза.
Двенадцать лет пигалице…
Кармаданову оставалось только преклоняться перед мужеством дочери.
— Я — за, — сглотнув от избытка чувств, сказал он.
И тогда словно кто-то распахнул перед ним дверь, по ту сторону которой сверкают в беспредельном пространстве все истины мира — и он увидел: эта родная храбрая пигалица станет поразительной женщиной, а они с Руфью будут гордиться тем, что они — ее родители…
Время эффектно и сполна подтвердило его правоту.
ГЛАВА 7. Крылатая каравелла
— Не разбудила?
— Нет.
— Я звоню, когда ты сказал.
— Да, конечно.
— У тебя больной голос.
— Нет, Катя, нет.
Журанков теперь тщательно следил за своей речью — чтобы не вырвалось снова вчерашнее «Катенька». Ни к чему были такие ошибки.
— Что скажешь?
— К сожалению, пока ничего хорошего. Мало времени. Что мог — я сделал, теперь надо просто подождать.
Она помолчала. А когда заговорила снова, голос был сухим и отчужденным. Почти враждебным. Она хотела показать, что очень недовольна.
— Я понимаю, разумеется. Но не тяни слишком долго и не заставляй меня просить несколько раз. А то я пожалею, что к тебе обратилась.
Журанков чуть улыбнулся.
— Оставь мне свой телефон — я позвоню, как только что-то прояснится.
