Митчел Уилсон - Живи с молнией
Лили медленно покачала головой.
- Я об этом слышала и читала, но это бывает в сказках, у пчел и у цветов. Любовь - это мука.
- Вы неправы. Лили. Это бывает не только в сказках.
Она не сводила с него больших печальных глаз.
- Но для меня это недоступно? - спросила она спустя некоторое время. Ну, скажите, разве это не парадокс? - настаивала она. - Если я действительно такая и вы это знаете, что же вас может во мне привлекать? Почему я для вас вообще существую?
Он поднялся с дивана, охваченный тайным страданием.
- Не знаю. Может, во мне самом есть какой-то вывих, который заставляет находить в этом что-то привлекательное.
С самого начала Тони был с нею осторожен. Все эти годы, с тех пор как он впервые ее увидел, он знал, что любить эту девушку - несчастье. Он начал интересоваться ею перед своим последним отъездом за границу. С тех пор как Дональд Питерс и Джек Хэвиленд стали компаньонами. Тони несколько раз встречался с Лили в доме брата. Лили превратилась в очаровательную женщину. Она была вся в бледно-золотистых тонах, с томной улыбкой и таким взглядом, словно знала, что все ее тайны известны, но она - в милосердных руках. В Париже Хэвиленд снова встретился с нею, но роман начался только прошлой осенью, когда он вернулся на родину.
Этот роман продолжался и сейчас, спустя полгода. Для него было пыткой сознавать, что она несчастна, но он знал, что не в его силах облегчить ее горе. Он знал, что если однажды поддастся обуревавшим его порывам, то в ее глазах исчезнет печаль, но исчезнет также и любовь.
Хэвиленд уже утратил способность непосредственно воспринимать происходящее, и, глядя на Лили, он видел за ее спиною образ Фокса, наблюдающего за ними усталым взглядом, точно ему наперед была известна неизбежная развязка и он терпеливо ждал, пока они к ней придут.
"Конечно, - говорил взгляд Фокса, - вы сами знаете, Тони, что не сможете долго выдержать. У вас никогда не хватало сил для длительного напряжения".
Тони прошел через комнату и выключил радио.
- Пора идти, - отрывисто сказал он. - Пойду надену смокинг.
- Давайте посидим еще немножко, - попросила Лили. - Обещаю, что не буду вас ни о чем спрашивать.
- Нет. - Он обернулся и вежливо добавил: - Разумеется, если вы устали, я отвезу вас домой.
Ее лицо побледнело, и он почувствовал, что в эту минуту она его ненавидит.
- Вы очень деликатны, Тони, - сказала она с легкой иронией. - Но не беспокойтесь, я как-нибудь выдержу. Могу ли я, в виде особой милости, идти сегодня с вами рядом или должна, как всегда, тащиться на два шага позади?
Он молча вышел в соседнюю комнату и стал надевать смокинг.
- Простите меня. Тони. Я не хотела вас обидеть, - робко и униженно сказала она, стоя перед закрытой дверью. Он ничего не ответил.
На следующее утро Тони Хэвиленд пришел в лабораторию, все еще не отделавшись от того тяжелого, гнетущего чувства, которое он всегда ощущал после вечера, проведенного с Лили. Только увидя Эрика за чертежной доской, он спохватился, что совсем забыл о его вчерашнем вторжении.
- Вы делаете чертеж конденсатора? - медленно спросил Хэвиленд.
Эрик поднял глаза и сдвинул брови - увлекшись работой, он не сразу сообразил, о чем его спрашивают.
- Какого конденсатора? Ах, да!.. Нет, - сказал он, снова принимаясь чертить. - Этот план никуда не годится. Четверть тонны все-таки. Вибрация будет нам очень мешать. Мы придумаем что-нибудь другое.
Хэвиленд с минуту молча смотрел на него, потом повесил пальто и шляпу.
- Наверняка придумаем, - тихо сказал он. - Я в этом не сомневаюсь.
3
По мере того как проектирование прибора подвигалось вперед, Эрик все больше и больше увязал в бесконечном количестве деталей. Когда пришло время вычерчивать вакуумную систему, Эрик дошел до такого состояния, что мог выполнять только мелкую техническую работу по точным указаниям Хэвиленда; но если Хэвиленд и заметил, что Эрик ходит как в тумане, он ни разу не выказал ему своего недовольства.
Через две недели после Нового года первая стадия работы была закончена.
- Ну вот, теперь весь наш прибор на бумаге, - сказал Хэвиленд. Последние месяцы они беспрерывно вычисляли, чертили, подчищали чертежи и снова чертили. - Выглядит он красиво, но построим мы с вами что-нибудь совершенно на него непохожее.
- Что вы хотите сказать? - спросил Эрик.
Хэвиленд усмехнулся.
- Когда приступаешь к сооружению прибора, выясняется, что упущено множество важных вещей. Почти все приходится переделывать. Тем не менее начинать надо, имея на руках какой-то план.
Мастерская могла приступить к изготовлению деталей для прибора не раньше, чем через месяц. Эрик воспользовался этим, чтобы на время отвлечься от проектов и заняться подготовкой к аспирантским экзаменам. Он понимал, что должен выдержать их отлично. Если оценки будут только удовлетворительные, ему, конечно, разрешат закончить докторскую диссертацию, но никто не станет заботиться о его дальнейшей судьбе. А при нынешней безработице даже педагогу или научному работнику очень трудно устроиться на службу и подавляющее большинство физиков не находит себе применения.
Экзамены начались на первой неделе марта, и тут вдруг оказалось, что, кроме него, экзаменующихся нет и брать эту крепость придется ему одному. Каждое испытание занимало целый день. В этом году весна наступила рано, воздух был напоен ласковым туманным теплом. Ежедневно в течение целой недели его с утра усаживали в комнату, давали длинный список вопросов и такое количество бумаги, что ее хватило бы на несколько объемистых монографий, и оставляли одного. Он писал, пока у него не отнималась рука, потом отдыхал, стоя у окна и глядя на свободных людей, которые беззаботно разгуливали по улицам университетского городка и дышали весенним воздухом. Чудесная погода за окном постоянно отвлекала его внимание и напоминала о том, что в жизни есть и другие, гораздо более легкие пути.
Каждый вечер, уходя домой, он заглядывал в тихую, пустую лабораторию Хэвиленда. Трудно было определить на глаз, какая новая деталь появилась в тот или иной день, но как только Эрик входил в помещение и включал свет, его тотчас же охватывало тревожное ощущение каких-то перемен, происшедших в его отсутствие. Эрик воспринимал это как немой упрек. Он был уверен, что работа без него неуклонно идет своим чередом; он снова стал сомневаться, так ли уж он нужен Хэвиленду.
Впервые он начал понимать вопрос, который задал ему Фокс почти два года назад, при его поступлении в аспирантуру. "Почему вы хотите стать ученым?" - спросил его тогда декан. В самом деле, почему, - спрашивал себя Эрик. Одни только экзамены на докторскую степень требовали неимоверного количества работы, и даже если он успешно справится и с экзаменами, и с исследовательской работой, какие награды ожидают его в будущем? Место преподавателя в университете, если ему повезет, с окладом в сорок или пятьдесят долларов в неделю. Да и что, наконец, дает сама работа? Он припомнил, что когда Чэдвик открыл нейтрон, газеты уделили открытию не больше столбца, тогда как первые страницы были сплошь посвящены описанию погони полисменов за убийцей в Нью-Мексико. Газеты знают истинную цену событиям. Заработок физика примерно равняется заработку полисмена, а каждый американец знает, что полисмены получают слишком мало. Теперь Эрик даже удивлялся собственной тупости во время того, разговора с Фоксом. Он покачал головой и перестал думать об этих мучительных вопросах. У него были более неотложные дела.
